Его охватила паника.
— Но когда? — продолжала мисс Беллами, в смущении покачивая головой. — Когда же ты успел? У тебя столько другой работы! Я просто не понимаю. Я ошеломлена, Дикки!
— Я уже давно начал над ней работать. Это… это совершенно другая пьеса. Не комедия. Тебе она, может, не понравится.
— Может, наконец, это та Великая Вещь? — прошептала она. — Мы всегда знали, что ты ее когда-нибудь напишешь. И совершенно самостоятельно, Дикки? Даже не советуясь со своей бедной, глупенькой, старенькой, любящей Мэри?
Она говорила как раз то, что он меньше всего хотел бы от нее услышать. Это было ужасно.
— Я не знаю, — сказал он, — может, это все отвратительно. Я в том состоянии, когда уже не понимаешь ничего. Во всяком случае, давай не будем обременять ею сегодняшний Великий День.
— Ничто другое не сделало бы меня и вполовину счастливее, — она поглаживала рукопись обеими такими выразительными, но не слишком юными руками. — Я запрусь на час перед ленчем и просто проглочу ее.
— Мэри, — в отчаянии начал Ричард, — но не надо ожидать многого. Эта пьеса тебе не подойдет.
— Не хочу слышать о ней ничего плохого. Ты ведь написал ее для меня, дорогой.
Безнадежно пытался он убедить ее, что это-то как раз в его намерения и не входило. Мисс Беллами весело оборвала его:
— Прекрасно! Посмотрим. Я ее не выпрашиваю. О чем мы говорили? А, об этих чудаках из книжной лавки. Я загляну туда сегодня утром и посмотрю, как они мне понравятся, ладно?
Он не успел ответить, потому что в коридоре за дверью послышалось пение. Один голос был старческий, неуверенный, а второй — мелодичный альт:
С днем рождения, с днем рождения! С днем рождения, Мэри, дорогая, С днем рождения тебя!Дверь открылась, и вошли полковник Уорэндер и мистер Берти Сарасен.
4
Шестидесятилетний холостяк полковник Уорэндер был двоюродным братом Чарльза Темплетона. Между братьями было некоторое сходство, хотя полковник казался красивее и худощавее. Он был бодр и здоров, прекрасно одевался и носил усы, за которыми так тщательно ухаживал, что, казалось, они приглажены на лице утюгом. У него была военная выправка и приятные манеры.
Мистер Берти Сарасен одевался тоже безупречно, но значительно смелее. Рукава его пиджака были уже и позволяли видеть широкую полоску розоватых манжет. Он был белокож, с волнистыми волосами, голубыми глазами и удивительно маленькими руками. Он производил впечатление веселого и беззаботного человека и тоже был холостяком.
Вместе они представляли забавное зрелище: добродушно-смущенный Уорэндер и Сарасен, с наслаждением исполняющий роль примы-балерины. С подарком в протянутых руках он сделал на направо, потом налево и, наконец, положил его к ногам мисс Беллами.
— Господи, ну и дурацкий у меня, верно, был вид! — воскликнул он. — Быстренько, дорогая, посмотри дары, а то погубишь шутку.
Послышался поток приветствий и начался осмотр подарков: чудесные французские перчатки от только что вернувшегося из-за границы полковника, и от Берти — миниатюрная скульптурка из бальзового дерева и кусочков хлопка, изображающая пять купальщиц и фотографа.
— Лучшего подарка ты не получишь, это точно, — заявил он. — А сейчас я доставлю, себе удовольствие посмеяться над всеми другими дарами. — Он принялся порхать от подарка к подарку, отпуская о каждом насмешливое замечание.
Уорэндер, человек малоразговорчивый и, по общему мнению, беззаветно обожавший мисс Беллами уже много лет, обратился к Ричарду, который относился к нему с симпатией.
— Репетиции начались? — спросил он. — Мэри говорила, что она в восторге от своей новой роли.
— Нет еще. Неразбериха, как и раньше, — ответил Ричард.
Уорэндер бросил на него быстрый взгляд:
— Рановато еще почивать на лаврах, так? — неожиданно заметил он. — Оставь это старичью, а? — У него была привычка как бы переспрашивать в конце фразы.
— Я здесь между делом решил искусить судьбу и испытать себя в серьезных вещах.
— Правда? Молодец! Я всегда считал, что рисковать стоит.
— Как приятно слышать такие слова, — воскликнул Ричард.
Уорэндер взглянул на кончики своих ботинок.
— Не годится только, — сказал он, — поддаваться на уговоры. Впрочем, я ничего в этом не смыслю.
«Именно то, что я и хотел услышать», — подумал с благодарностью Ричард, но не успел произнести это вслух, потому что вошла Старая Нинн.
Настоящее имя Старой Нинн было мисс Этель Пламтри, однако всеобщее к ней уважение позволило ей удостоиться титула миссис. Она была старой нянькой Мэри Беллами, а когда Ричард был усыновлен Мэри и Чарльзом, стала и его нянькой. Каждый год, с тех пор как она удалилась на отдых, Нинн на две недели прибывала погостить у своей прежней подопечной. Это была маленькая краснолицая и просто фантастически упрямая старушонка. Считалось, что ей восемьдесят один год. Такие няньки обычно воспринимаются больше как типичные театральные персонажи, чем полноправные живые люди. Поэтому Старая Нинн была действующим лицом множества комических историй, которые рассказывала мисс Беллами. Ричард часто гадал, соответствует ли живая нянька созданной о ней легенде. В старости у нее появилась склонность к портвейну, и под его парами она скандалила со слугами и вела постоянную подпольную войну с Флоренс, с которой, несмотря на это, пребывала в теснейшей дружбе. Их объединяла, говаривала мисс Беллами, преданность к ней самой.
В накинутой на плечи светло-вишневой шали и цветастом платье (она обожала яркие расцветки), опустив уголки рта, Старая Нинн медленно пересекла комнату и положила на туалетный стол завернутый в папиросную бумагу пакет.
— С днем рождения, мэм, — поздравила она. Для столь тщедушного существа у нее был пугающе низкий голос.
В комнате сразу началась суета. Берти Сарасен, называя ее няней Пламтри, попробовал завязать с ней шутливую беседу. Не удостоив его вниманием, Нинн обращалась только к Ричарду.
— Что-то в последнее время ты редко к нам заглядываешь, — упрекнула она и наградила его мрачным взглядом, что свидетельствовало о ее нежных чувствах.
— Я был очень занят, Нинн.
— Говорят, все сочиняешь свои пьесы?
— Да.
— У тебя и ребенком были всякие фантазии. По всему видно, так и не перерос это.
Мисс Беллами тем временем развернула пакет и вытащила оттуда вязаную ночную кофту строгого фасона. Старая Нинн оборвала ее шумное выражение признательности.
— В четыре нитки, — сказала она. — Когда стареешь, нужно тепло одеваться, и чем раньше вы это поймете, тем лучше вы себя будете чувствовать. Доброе утро, сэр, — добавила Нинн, встретившись взглядом с Уорэндером. — Надеюсь, вы поддержите меня в этом. Ну что ж, не буду вам мешать.
Нисколько не теряя самообладания, она медленно вышла из комнаты, оставив позади себя полное молчание.
— Невероятная особа, — слегка повизгивая, засмеялся Берти. — Мэри, дорогая, я просто сгораю от желания все разукрасить. Когда же мы наконец засучим рукава и примемся за разработку наших планов и прожектов?
— Если ты готов, дорогой, то немедленно. Дикки, сокровище мое, может, вы с Морисом займетесь чем-нибудь без нас? Мы позовем, если понадобится ваша помощь. Пошли, Берти.
Она взяла Берти под руку.
— О, благоухание, — воскликнул он, с упоением втягивая носом воздух, — как у всех, право слово, всех жен и наложниц царя Соломона. Да еще весной. En avant![1]
Оба направились вниз. Уорэндер и Ричард остались вдвоем в комнате Мэри, где ее незримое присутствие ощущалось так же сильно, как и аромат ее духов.
Уже давным-давно было заведено, что в день рождения мисс Беллами они с Берти украшали к вечернему приему дом. На первом этаже налево находилась гостиная. Это была продолговатая большая комната, обставленная в георгианском стиле, одна дверь из которой выходила в холл, а другая, раздвижная, в столовую. В столовой тоже были две двери, одна в холл, а другая в оранжерею — гордость мисс Беллами. За оранжереей был устроен небольшой английский сад. Когда все двери открывали, создавалась удивительная перспектива. Берти, сам работавший над интерьером этих комнат, использовал для их украшения все богатство французской парчи. Проемы над дверями и панели стен он расписал расплывчатыми пышными розами и раздобыл где-то действительно уникальные светильники. В этом году он намеревался украсить комнаты букетами и гирляндами из белых и желтых цветов. Одолжив у дворецкого Грейсфилда фартук, он решительно и с большим искусством принялся за дело. Мисс Беллами повязала себе модный, весь в оборках передничек, надела специальные перчатки и беззаботно расхаживала по своей оранжерее, обрывая увядшие цветы и переставляя по-другому горшки с растениями. Она обожала возиться в саду. Занимаясь каждый своим делом, они с Берти громко переговаривались, обмениваясь профессиональными новостями, то и дело переходя на малопонятный непосвященному театральный жаргон. Это также являлось частью ритуала и доставляло обоим огромное удовольствие. Тем временем из-под искусных пальцев Берти выходили букеты и золотисто-белые гирлянды цветов для стола. Это была именно та атмосфера, в которой мисс Беллами чувствовала себя как нельзя лучше.