Фрина не ошиблась. Питер в самом деле вздрогнул. Кем ему приходится Нина Гардштейн?
Но эта тайна может подождать. Берт и Сес ушли в ночь, сырую и промозглую, но не морозную.
Похоже, весна подоспела вовремя, словно позаботилась, чтобы налетчики на чужие дома не подхватили пневмонию.
– Как вы добрались сюда, господин Коллинз?
– Пешком, мисс Фишер.
– Тогда поедем на моем автомобиле. Я только переговорю с господином Батлером, и мы отправимся в путь.
Коллинз и Питер Смит остались вдвоем в зеленой комнате. Питер сел и налил себе пива.
– Она невероятно энергична, право слово, – неловко усмехнулся Коллинз. – Вы полагаете, она знает, что делает?
Питер Смит блаженно улыбнулся.
– Если кому и можно доверять, так это ей. Она способна вылететь с вами в ночь, словно ведьма на помеле, и напугать вас до полусмерти, но если она что-то пообещала – обязательно исполнит. И она очень любит свою компаньонку.
– Я тоже, – беспомощно признался молодой человек. – Если станет известно, что я участвую в этой затее – прощай моя карьера, но мне все равно. Я лишь надеюсь, что мисс Уильямс и эта анархистка Нина не пострадали.
– И я тоже, господин Коллинз. Если бы я верил хоть в какого-нибудь бога, я бы молился за нее. За них.
Фрина отдала распоряжения невозмутимому господину Батлеру, пообещав, что война скоро закончится, и после заключения мира они несколько месяцев будут жить в тишине и покое. Потом она пошла за своим напарником-налетчиком.
– Помните, Питер, никого не впускайте. Кроме нас, конечно. И не выпейте все пиво. Мы вернемся.
Питер Смит поцеловал Фрину с внезапной и неожиданной страстью и снова сел у огня.
Никто не приходил в комнату, Дот мучили жажда, пыль, голод и отсутствие туалета.
– Они нам даже ведра не оставили, – пробормотала она. – Нина, не могла бы ты позвать их, пусть принесут воды и отведут меня в женскую комнату?
– Куда?
Дот смутилась. Она могла произнести эту фразу только по-французски.
– Je veux faire pipi,[57] – объяснила она.
– А, понятно. Я попробую. Но у меня так пересохло в горле, что вряд ли получится крикнуть. Товарищи! Даже в тюрьме дают хлеб и воду, – крикнула Нина, шепелявя сквозь выбитые зубы. – И даже животных не заставляют справлять нужду прямо на пол.
Дот покраснела.
Нина прислушалась.
– Кто-то идет, – сказала она, подождала, пока шаги затихли, и закричала снова: – Дайте нам хлеба и воды, товарищи, и принесите ведро! Или прикажете нам рыть дыру в полу?
Дверь распахнулась. Дот поспешила опять накрыться одеялом. Ее схватили и вывели из комнаты.
Охранника, казалось, устраивало, что у нее закрыто лицо, видимо, он не хотел, чтобы она разглядела логово анархистов. Это было Дот на руку. Ее отвели в очень грязную уборную во дворе. Стражник не выпускал ее руку, но скрытая под одеялом, Дот могла забыть о его присутствии и воспользоваться туалетом. Затем ее подвели к умывальнику, где она вымыла руки без мыла и побрызгала водой на лицо, после этого ей снова скрутили руки и отвели под замок. С Ниной обошлись точно так же, однако, судя по звуку, ей залепили пощечину, когда она накинулась на охранника с ругательствами на иностранном языке. Смелости Нине не занимать, подумала Дот, а вот хитрости не хватает.
Нину втолкнули в камеру, а следом кто-то просунул металлический поднос с большим кувшином воды и буханкой кислого хлеба. Нина разломила ее и протянула половину Дот. У хлеба был странный вкус, не похожий на вкус обычного хлеба, но Дот заставила себя съесть его, запивая водой.
Фрина вывела «Испано-Сюизу» на Смит-стрит и остановилась возле пивнушки по соседству от нужного дома.
– Я оставлю автомобиль здесь, – объяснила она Коллинзу. – Дальше пойдем пешком. Это бандитское место, но не такое уж опасное, мне случалось видеть и пострашнее. Поднимайтесь, молодой человек, и не тушуйтесь. Если ведешь себя как жертва, то с тобой так и обращаются. Делайте вид, что вы знаете, куда направляетесь, и что вам море по колено. И никому не смотрите в глаза, – добавила она, – это привлекает ненужное внимание. Вот здесь, видите? Здесь в переулке должен быть подпольный букмекер. Вон его шестерка стоит на стреме. Даже и бровью не повел. Идем мимо, словно мы невинные прохожие. Ну же! Вот этот дом.
Рабочая хибара. Окна на фасаде тщательно занавешены, а щель для писем забита. Палисадник зарос высоченными сорняками. Хотя на дверях и не было таблички «Логово большевиков», Фрина не сомневалась, что попала куда надо.
На улице был припаркован черный «Бентли» со спущенной шиной.
– Как мы проникнем внутрь?
– «De l’audace et toujours de l’audace»,[58] – процитировала Фрина. – Мы их обманем. Есть у вас с собой полицейский значок?
– Да, мисс Фишер.
– Отлично. Будем надеяться, что они не выстрелят в вас через дверь, но это маловероятно. Поднимитесь на крыльцо и постучите. А когда откроют – сделайте вот что…
Дот больше не мучилась ни от жажды, ни от голода, а дело, которым они с Ниной занялись, стало для нее неплохой тренировкой. Она сломала два ногтя, точильный камень и пилку для ногтей. После того как им принесли еду, никто больше не приходил. Было уже поздно, свет совсем не проникал сквозь заколоченные окна. Дот достала свои часики.
– Половина одиннадцатого. Хочешь попробовать поспать?
– Пустая затея. Они же не выключили свет.
Голая электрическая лампочка раскачивалась на обшарпанном потолке.
– Ну, это просто уладить, – сказала Дот и швырнула в лампочку пудреницей. Лампочка разбилась, а их осыпало пудрой. Воцарилась благословенная темнота.
– Ты настоящий друг, – сказала Нина, укладываясь на половине одеяла Дот. – И весьма изобретательный товарищ. Ты все еще веришь, что мисс Фишер придет нам на выручку?
– Обязательно придет, – пообещала Дот и закрыла глаза.
Оказавшись на Фитцрой-стрит, Берт и Сес решили действовать без затей.
– Вышибем дверь и начнем палить, если они окажут сопротивление.
– А как же заложники? – встревожился Сес.
– Лучше мы побыстрей ворвемся, чем будем околачиваться по снегу, – возразил Берт. – Пошли, Сес.
В доме на Фитцрой-стрит было темно. Берт повернул ручку. Дверь оказалась не заперта.
– Нам нужен свет, приятель, – сказал Берт, тщетно обшарив стену и не найдя выключателя.
Сес достал электрический фонарик.
– В доме никого, приятель.
Они осторожно прокрались по коридору. Сес пихнул Берта. В кухне горел свет.
За столом сидела тоненькая женщина и молилась. Кроме нее в комнате никого не было. На столе стояли три иконы византийских святых, три свечи и три фотографии: юноша, девушка с курчавыми волосами и «Досточтимая Фрина Фишер в своем доме», как гласила подпись на странице из популярного журнала. Берт и Сес остановились в дверях.
– Входите, – пригласила женщина, откидывая назад черные волосы. – Если вы пришли меня убить, я рада вашему приходу.
– Не собираемся мы вас убивать, мисс. Мы ищем… ваших товарищей-анархистов, – запинаясь, проговорил Берт.
– Они в Коллингвуде, – печально сказала Мария Алиена. – Но ее наверняка уже убили, вашу мисс Фишер. Всех убили, всех – Юрку, мисс Фишер и бедняжку Нину. Задули как свечки. Все они убиты, – повторила она.
И тут появился Билл Купер – тот самый сборщик тростника; он ворвался в комнату и потребовал выдать ему невесту. С его приходом у них стало легче на душе.
– Берт, Сес, – представил себя и приятеля Берт. – А ты кто такой?
– Билл Купер. Я ищу…
– Свою девицу. Нину. Мы знаем.
– Откуда?
– Давай-ка уйдем отсюда, приятель, тут как в похоронном бюро. Нины здесь нет и… человека, которого мы ищем, тоже. Пошли отсюда.