Марджори Аллингхэм
Смерть в Галерее
1
С самого утра октябрьский ветер грозил дождем. Замешкавшись на минуту в своем безрассудном полете, он резко и зло швырнул горсть крупных капель в окно гостиной большого дома в Хэмпстеде. Взорвавший тишину удар был настолько резким и неожиданным, что женщины в комнате испуганно вздрогнули.
Миссис Габриель Айвори отвела взгляд от внучки. Ее черные глаза сохранили былую живость и ясность. Взгляд был таким же умным и проницательным, как тем вечером лет семьдесят назад, когда на одном из приемов она не захотела опустить глаза под пристальным взглядом другой царственной дамы, восседавшей на маленьком золоченом троне. Габриель Айвори в некотором роде была не менее могущественной, чем королева Виктория и, к тому же, несомненно, красивее. Но сейчас, когда она сидела в старом кресле с высокой спинкой, окруженная лакированными ширмами и закутанная в серый бархат, было видно, как она постарела.
Девушке, стоявшей перед ней на маленьком коврике, не было и двадцати. В строгом темном костюме, с лисьим мехом, красиво ниспадавшим с руки, и в парижской шляпке, она выглядела даже моложе своих лет. И все-таки между женщинами улавливалось отчетливое сходство. И старейшая, и самая младшая из Айвори были прекрасно сложены, обладали фамильной красотой и тем особым выражением лица, которое одни называют прямым и серьезным, а другие — надменным и заносчивым.
— Итак, — сказала Габриель, — я стара, моя дорогая, мне почти девяносто. Не стоило тебе приходить ко мне. Ты об этом сейчас думаешь, не так ли? — Ее голос был тихим, но неожиданно чистым и звонким. И в этом «Не так ли?» послышалась явная симпатия.
Фрэнсис Айвори вспыхнула. Пожилая женщина видела ее насквозь, и Фрэнсис теперь предстоял нелегкий труд как-то выпутываться из этой ситуации. Уже давно овдовевший Мэйрик Айвори всегда боготворил свою мать. И теперь его младшая дочь стояла перед легендарной Габриель. Фрэнсис с детства рассказывали о ней, как о первой красавице Золотого века, связующей нити с великой викторианской эпохой, личности могущественной и влиятельной. И поэтому всю последнюю тревожную неделю она успокаивала себя мыслью, что если наступят тяжелые времена, даже если сам Мэйрик будет за тридевять земель, она всегда сможет рассчитывать на Габриель. И вот настали те самые тяжелые времена, когда ей пришлось обратиться за помощью к Габриель, но к своему ужасу Фрэнсис обнаружила, что та уже очень стара и слишком устала от жизни, чтобы можно было ее о чем-то просить.
Маленькая женщина в высоком кресле нетерпеливо смотрела на нее. Казалось, она прочитала мысли гостьи и рассердилась. Это была старая привычка Габриель, которая многих выводила из душевного равновесия.
— Мэйрик еще пробудет некоторое время в Китае? — спросила она. — Как ведет себя Роберт Мадригал в его отсутствие? Я никогда не любила этого молодого человека. Твоя сводная сестра совершила безумный поступок, выйдя за него замуж. Не слишком удачная кандидатура для руководства Галереей.
Она первой додумалась писать название Галереи с большой буквы. Еще с начала прошлого века, когда ее отчим, знаменитый Филипп Айвори, приобрел прекрасный дом недалеко от собора святого Джеймса и выставил там коллекцию Гейнсборо, воплотившего в своих картинах мир высшего света во всем его великолепии, дом номер 39 на Сэллет-сквер стал самой престижной и процветающей в Европе Галереей. И так продолжалось вплоть до сегодняшнего дня.
— Итак, — настойчиво переспросила пожилая женщина, — как он себя ведет?
Фрэнсис колебалась.
— Он, Филлида и я живем в доме 38, вы знаете, — осторожно начала она. — Это была идея Мэйрика. Он хотел, чтобы Роберт всегда был рядом с Галереей.
Миссис Айвори поджала губы. Упоминание о доме рядом с Галереей, где прошли годы ее царствования с самого зенита и до конца века, всегда волновало ее.
— Филлида живет в доме 38? — сказала она. — Мэйрик не говорил мне об этом. Я полагаю, тебе с ней трудно. Я тебя не обвиняю. Я никогда не могла ужиться в одном доме с дураком, даже если это был мужчина. А глупая женщина еще более несносна. Что же она на этот раз натворила?
— Нет, дело не в Филлиде, — медленно сказала Фрэнсис. — Нет, дорогая бабушка, если бы это было так! — Повернув голову, она задумчиво смотрела на высокие голые деревья за окном. Все было намного серьезнее, чем обычные выходки ее старшей сводной сестры. — Бабушка, — неловко начала она, понимая, что говорит как-то по-детски, — у нас что-то происходит.
Габриель засмеялась. Смех, похожий на звон маленького колокольчика, прозвучал не слишком дружелюбно, как, бывало, на больших приемах много лет назад.
— Всегда что-то происходит, — сказала она.
— Да, конечно, но это что-то совсем другое, — Фрэнсис отбросила всякие колебания, — я чувствую какую-то опасность. Наверное, я веду себя как в какой-то глупой мелодраме, но я твердо уверена, что в любую минуту может случиться что-то непоправимое, и нужно что-то делать, чтобы это предотвратить. Но, понимаешь, я не вижу, кто мог бы этим заняться. Персонал Галереи разбегается. И при теперешних обстоятельствах нельзя ожидать от них чего-то другого…
— О, моя дорогая, только не о делах, — в голосе пожилой женщины прозвучал холодок отчуждения. — Оставь дела мужчинам. Когда я была в твоем возрасте, мы считали неприличным, если женщина что-то понимала в делах. Мы, конечно, не выглядели слишком умными, но зато были избавлены от многих неприятностей. Тебе нужно думать о замужестве. У Филлиды нет детей, и это божья милость по отношению к нашей семье. Но кому-то все-таки нужно продолжить наш род. Подойди поближе и давай лучше поговорим о твоем замужестве, но только не о делах.
Фрэнсис оцепенела. Ее худшие опасения подтвердились. Помощи здесь она не найдет. Она повернулась к Габриель.
— Роберт настаивает, чтобы я вышла замуж за Генри Лукара, — сказала она, не надеясь, что Габриель сможет вспомнить это имя, потому что вряд ли Мэйрик рассказывал матери о столь незначительном сотруднике их фирмы. Поэтому следующий вопрос Габриель ее удивил.
— Не он ли это спасся из экспедиции Годолфина? — спросила она. — Он, кажется, был погонщиком верблюдов? Или это были мулы?
Девушка невольно улыбнулась.
— О нет, дорогая, — сказала она. — Будь справедлива. В сущности, он, конечно, был денщиком Роберта, и с этим ничего не поделаешь. Но он вернулся героем и сейчас работает в фирме. И все-таки мне он не нравится. А с тех пор, как уехал папа, он мне нравится все меньше и меньше. В нем всегда было что-то мелкое и подлое, но в последнее время он превзошел самого себя, самонадеянный наглей. И я не выйду за него замуж вовсе не из снобизма. Мне было бы все равно, кем он был раньше, если бы я его любила. Но мне он просто не нравится.
Она как будто защищалась, повторяя аргументы, которые приводила Роберту во время той ужасной ссоры перед ланчем, когда она, держась очень прямо, стояла на леопардовом ковре в большой комнате, заполненной старинными элегантными безделушками, и выглядела на удивление смелой и решительной.
Габриель выпрямилась в кресле. О равных и неравных браках люди ее поколения знали абсолютно все, поэтому ее лицо приняло жесткое выражение.
— И этот человек имел наглость попросить твоей руки? — спросила она.
Фрэнсис вздрогнула. Этот вышедший из моды снобизм ее смутил. Это было вполне в духе пожилых людей — не сумев охватить умом всю проблему, сосредоточиться на мелочи.
— В этом нет ничего дерзкого, дорогая, — возразила она. — Но, понимаешь ли, дело не только в этом. Происходят и более серьезные веши. Но, конечно, нельзя обвинять Лукара только за то, что он сделал мне предложение. Почему бы ему и не попросить меня выйти за него замуж?
— Почему?! — миссис Айвори высокомерно приподняла подбородок, открыв серый кружевной шарф, элегантными складками окружавший ее увядшее лицо. — Не будь глупенькой, девочка, и не забывай, кто ты такая. Этот Лукар — слуга, или был слугой, пока благосклонность фортуны не спасла ему жизнь и не сделала его знаменитым. Ты красивая, хорошо воспитанная и прекрасно образованная девушка. К тому же, у тебя есть деньги. Это все ваше смешное современное притворство — пренебрежительное отношение к деньгам. Но этим вы никого не обманете. В глубине души каждый думает именно о деньгах. Твоя мать оставила тебе двести тысяч фунтов. И, конечно, это просто наглость со стороны какого-то Лукара просить твоей руки. Любой человек, делающий тебе предложение, окажется в затруднительном положении, если только он не менее богат или если не имеет каких-то особых достоинств, которые смогут это компенсировать. Этот погонщик верблюдов слишком самонадеян. Ради бога, не строй на его счет никаких сентиментальных иллюзий и не старайся убедить себя, что он — нечто большее, чем слуга или простой погонщик. Мне кажется, Роберт просто сошел с ума. Я обязательно поговорю об этом с Мэйриком, когда он вернется.