— Именно поэтому вы, конечно, и вернулись?
Лукар прищурил один глаз.
— Частично, — сказал он.
— Мне не понятно, почему вы сняли все свои деньги, мистер Лукар?
Замечание вырвалось у возмущенной мисс Дорсет.
— Почему вы не сделали все, как положено, ведь вы работаете в нашей фирме?
— Это все пустяки, — Габриель выразила презрение с чисто викторианским блеском. — Насколько я понимаю, мистер… Лукар пригласил нас не для того, чтобы обсудить тонкости обычной деловой операции. Что такого вы собирались нам всем сообщить, мистер Лукар, что, по вашему мнению, мы могли бы найти интересным? — слова прозвучали презрительно и резко, как она того и хотела. Они все хотели. Они все сидели вокруг, ненавидя и презирая его за пошлость манер и вульгарность речи. Но его развязность настораживала.
Лукар, напротив, был в восторге от самого себя.
— Ну, хорошо, — вкрадчиво сказал он. — Я подумал, что нам всем нужно немного поболтать. Мне нужно было обдумать свое положение. Босс, кажется, возвращается, и я могу дать согласие остаться на своем рабочем месте.
Они изумленно посмотрели на него. В конце концов, как позднее заметила Габриель, в шантаже нет ничего сверхъестественного, но он так Неприличен, что всегда поражает воображение.
— Мы вас не совсем поняли, Лукар, — сказал Дэвид угрожающе тихо.
— Очень жаль, Филд, — внезапно яростно выпалил Лукар. — Я надеялся, что вы поймете… вы в особенности.
— Боюсь, что как раз я и не понял.
— Ах, не поняли. Ну тогда я вам все растолкую. Вы сейчас в дерьме. Все вы. Пока меня здесь не было, существовало предположение, с точки зрения людей, которые не в курсе, что полиция охотится именно за мной. Мое отсутствие вас всех выгораживало. На самом деле все было не так. Все ваши партнеры по бизнесу это понимали. Но для человека с улицы козлом отпущения был я. Но я теперь здесь, и уже поболтал с полицией, и они дали понять, что я их не интересую. Сейчас все изменилось. Теперь поняли, куда я клоню?
Никто не ответил, и его улыбка становилась все шире.
— Вы хотите, чтобы я это сказал, — продолжал он. — Ну, хорошо. Если для вас слова что-то значат, то для меня совершенно ничего. Так вот, слушайте. Моя свобода затягивает веревку на вашей шее. Вы тешите себя надеждой, что это не так? Вы что, думаете, полиция дремлет? Негласно они ведут большую работу. Куча всякой обрывочной информации стекается на стол инспектора. Но лично от меня они пока ничего не услышали.
— Вы считаете, что мы не хотим, чтобы полиция нашла убийцу Роберта? — резко спросила Фрэнсис.
Он повернулся к ней.
— Один из вас не хочет, — сказал он. — И никто из вас не захочет.
— Что, черт возьми, вы имеете в виду? — Годолфин с трудом встал. — Мы достаточно наслушались, — сказал он. — Это все, чего от вас можно было ожидать, Лукар. Еще в экспедиции вы показали себя вечно хнычущим занудой. Я помню, как вы все время ныли и воровали еду. Когда я собрался совершить свой чертов дурацкий подвиг, я стоял и смотрел, как вы спали в ногах у Мадригала. И я тогда подумал, что зря я все это затеял.
Он сказал это с таким презрением, что все незаметно посмотрели на него. Великий героизм, как и великая трусость, потрясают, и все они, несмотря на все другие эмоции, почувствовали легкое смущение, когда он упомянул историю, о которой писали все газеты после возвращения Роберта Малригала.
Лукар на мгновение встретился глазами с Годолфином, вспыхнул и отвел взгляд.
— Пожалуйста, вы можете говорить, что хотите, — упрямо сказал он. — Вы можете думать, что хотите. Мне все равно. Мне всегда было наплевать на то, что другие говорят или думают обо мне. Вот такой уж я есть. Я знаю, чего хочу, и обычно это получаю. И если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы будете вести себя тихо и вежливо. Один из вас убил Мадригала. Если вы этого не понимаете, то, поверьте мне, весь мир именно Так и считает. В душе вы все со мной согласны. Вот почему вы пришли. Вот почему вы меня слушаете. Теперь вы понимаете, в каком вы положении? Пока я никому не рассказал все, что знаю, и пока все будет идти так, как я хочу, я буду молчать. Думаю, я понятно выразился, и теперь вы все будете вести себя хорошо.
Годолфин, хромая, подошел к столу и взял телефон.
— Соедините меня с полицией, — коротко сказал он в трубку.
Лукар бросился к нему и быстро нажал на рычаг, прервав связь.
— Подождите. Вы не единственный булыжник на пляже, Годолфин. Пусть другие выскажутся. Здесь достаточно свидетелей, чтобы отдать меня в лапы полиции. Но неужели все здесь хотят, чтобы я заговорил?
Повисла мертвая тишина. Годолфин все еще стоял с телефонной трубкой в руках, а Лукар убрал палец с аппарата.
— Хорошо, — сказал он. — Теперь можете звонить.
— Нет. — Это была Габриель. Голос звучал почти грубо. — Нет, — повторила она. — Сядьте, мистер Годолфин. Мы вызовем полицию, когда придет время.
Послышалось как минимум три вздоха облегчения, и целую минуту был слышен только стук дождя в окно, пока Годолфин медленно клал на место аппарат, а на лицо Лукара возвращалась улыбка.
— Хоть у кого-то в голове посветлело, — он кивнул в сторону Габриель так, как никто никогда не кивал вот уже почти девяносто лет.
— Это блеф, — сказал Дэвид, откашливаясь. — Чистейшей воды блеф. Вполне возможно, что это сделал кто-то посторонний.
— Правда? — губы Лукара растянулись в насмешливо удивленной улыбке. — Если это возможно, то почему этот кто-то смог незаметно исчезнуть из дома, когда первый же, кто проник в дом, не зная расположения комнат, моментально поднял на ноги половину слуг, да еще и гонгом разбудил всех остальных?
Фрэнсис осенило. Вот что было не так. Это был тот самый вопрос, который неосознанно беспокоил ее с самого начала. Вот что было не так. Те быстрые твердые шаги, так уверенно пересекавшие холл. Те шаги, которые один раз прозвучали той памятной ночью, а во второй — вчера. Они звучали в темном холле, в котором стоял не только гонг, но была еще Дюжина невидимых препятствий. Тот, кому бы эти шаги ни принадлежали, чувствовал себя в доме, как рыба в воде.
Она взглянула на Габриель и Доротею. Обе женщины смотрели на рыжеволосого человека За столом, как на призрак. Уж они-то, конечно, знали дом. За тридцать лет они изучили каждый дюйм этого дома. Но эта идея была настолько абсурдной, что Фрэнсис улыбнулась, не заметив, как Дэвид тревожно смотрит на Филлиду.
Лукар наслаждался впечатлением, которое произвело его заявление. Он развалился в кресле Мэйрика и скрестил пухлые ноги.
— Кажется, полицейские очень заинтересовались негром. Полные идиоты, — заметил он. — Я еще не высказался по этому поводу, потому что меня не спрашивали. Я гораздо сильнее заинтересовался другой маленькой проблемкой… например, популярной песенкой, которую поют в мюзик-холле.
Он оглядел застывшие лица с растущим удовлетворением.
— Что, никто не удивился? — сказал он. — Интересно. Это известная старая песенка «Ее целую только я…». Кто-нибудь ее знает? «Звезда Айдахо. Теперь ты знаешь, ее совсем не понимаешь. У нее есть кто-то на уме, но не споет она тебе. Ее целую только я, любовь моя, любовь моя…». Что, никто не слышал? Ну, хоть кто-нибудь! Я могу ее для вас насвистеть.
Он трубочкой сложил толстые губы, и нехитрая мелодия зазвучала резко и пронзительно. Это было лучше, чем фальшивый свист мальчика-рассыльного, но вместе с тем далековато и до профессионального исполнения.
— О, Боже, — сдавленно прошептала мисс Дорсет. — Свист по телефону.