Она удивленно взглянула на него, как будто ей и в голову не могло прийти, что такие мелкие подробности их жизни могут иметь какое-либо значение.
— Лаурел, я не обещаю, что займусь вашим делом. Но твердо обещаю не смеяться над вами.
— Спасибо… Лендер Хилл. «Хилл и Приам». Оптовая ювелирная торговля.
— Понятно, — он впервые слышал о подобной фирме. — В Лос-Анджелесе?
— Основная контора здесь, хотя папа с Роджером имеет… то есть имел… — Она горько засмеялась. — И я должна теперь говорить о нем в прошедшем времени!.. филиалы в Нью-Йорке, Амстердаме, Южной Африке.
— А кто это — Роджер?
— Роджер Приам — папин партнер. Мы живем около Аутпоуст, совсем недалеко отсюда. Двенадцать акров кривобокого леса вниз по склону холма… Около дома — английский парк с эвкалиптами и королевскими пальмами в шахматном порядке, вокруг заросли бугенвиллей, где порхают всякие райские птички и попугайчики — ну, всякая живность, которая болеет и мрет, как мухи, при малейшем падении температуры. А это случается регулярно каждую зиму и вызывает удивленные толки и уверения, что такого в Южной Калифорнии не бывает и больше не повторится. Но папа был без ума от них. Он часто говаривал, что чувствует себя среди их щебета как карибский пират. Прислуги у нас в доме трое человек, а садовник приходящий. Участок Приама граничит с нашим. — По тому, как она произнесла имя партнера своего отца, Эллери почувствовал, что он вызывает у нее отвращение, граничащее с ненавистью. — У отца было больное сердце, и ему следовало бы жить не так высоко на холмах. Но он любил это место и слышать не хотел о переезде.
— А мать жива? — но он уже и сам догадался по ее виду, что нет. Такая самостоятельная девчонка… В ней было что-то мужское, и Эллери сильно подозревал, что бывают моменты, когда она в состоянии действовать как настоящий мужчина. Никакая она не «Мисс Лос-Анджелес», подумал Эллери. Вот теперь девушка ему нравилась.
— Так жива мать или нет? — переспросил он, не дождавшись ответа Лаурел.
— Я не знаю. — Так, он явно задел больное место. — Если я когда и знала свою мать, то теперь забыла.
— Ну, а приемная мать?
— Он никогда не был женат. Меня вырастила нянька, которая умерла, когда мне исполнилось пятнадцать. Четыре года назад. Я всегда плохо относилась к ней, и порой мне кажется, что она заболела воспалением легких и умерла специально, чтобы на всю жизнь у меня остался комплекс вины. Я… была его приемной дочерью. — Она поискала глазами пепельницу, и Эллери быстро пододвинул ее. Девушка, давя окурок, многозначительно добавила:
— Но я была его настоящей дочерью. Не то что темные делишки некоторых личностей, которые пускаются на всякие уловки, чтобы прикрыть свои сомнительные связи. Я любила и уважала его и я — как он частенько шутил — была единственной женщиной в его жизни. Папа был слегка старомоден в своих привычках. Всегда, например, подавал мне стул и все в этом роде. Он вообще был… такой славный!
«Так, что-то начинает проясняться», — промелькнуло в голове Эллери, и он подумал, что пора переходить к существу дела.
— Это случилось две недели назад, — как будто прочитав его мысли, сказала все тем же ровным тоном Лаурел. — Третьего июня. Мы только что кончили завтракать. Симон, наш шофер, вошел сказать, что машина готова и что у порога лежит что-то «любопытное». Мы все вышли и увидели его, этого мертвого пса. Прямо у дверей. А на ошейнике болтался обычный багажный ярлык. Черным карандашом на нем было написано имя папы: «Лендер Хилл».
— Адрес?
— Нет. Только имя.
— А почерк знакомый?
— Да я толком и не смотрела. Только заметила, что черным карандашом, а больше ничего. Когда папа склонился над собакой, он удивленно сказал: «Смотрите-ка, это мне». А потом открыл небольшую коробочку.
— Какую коробочку?
— Ну, к ошейнику была прикреплена серебряная коробочка, вроде как для таблеток. Папа открыл ее и достал плотно свернутую бумажку. Он развернул ее и увидел текст. Точно не могу сказать — написанный от руки или напечатанный на машинке. Кажется, напечатанный. Я не успела рассмотреть — папа отвернулся, чтобы прочитать записку.
Когда он кончил читать, его лицо стало мучнисто-серым, а губы посинели. Я только собралась было спросить, кто прислал ее и что все это значит, как вдруг он судорожно скомкал записку, сдавленно вскрикнул и рухнул на землю. Такое уже случалось на моих глазах. Это был инфаркт.
Она пристально смотрела сквозь широкое окно на Голливуд.
— Может, выпьете что-нибудь, Лаурел?
— Нет, спасибо. Симон и я…