Твой горемычный
Тетка была недовольна. «Этот человек разобьет тебе жизнь», — ворчала она.
Кэтрин отправила ответ, и спустя десять дней пришли бумаги о ее переводе. Еще через четыре дня он встретил ее в аэропорту. Тепло пожав ей руку, сказал:
— Боже, как я рад тебя видеть, Кэтрин. Давай твою багажную квитанцию и подожди меня здесь. Или у машины.
По дороге в город он сообщил, пытаясь скрыть неловкость:
— Это, конечно, не совсем мое дело, но я понимаю, что тебе нужно где-то жить. Я не представляю, что тебе нравится помимо работы, но подумал, что, наверное, что-нибудь такое, что не требует много внимания и где нетрудно поддерживать порядок. В прошлое воскресенье я присмотрел для тебя одну меблированную квартиру и внес задаток. Она небольшая, но там есть все необходимое. Хороший вид из окна и отдельный вход. Пятнадцать минут от офиса.
Она оробела.
— Вы напрасно беспокоились, мистер Худ.
— Это просто дружеский жест. В знак благодарности. Если тебе не понравится, так и скажи.
Узкая улица круто поднималась вверх. Он свернул на подъездную аллею. Квартира располагалась над гаражом, лестница на второй этаж была снаружи. Поднявшись на маленькую лестничную площадку, он поставил вещи и вытащил ключ. Отпер дверь, пропустил Кэтрин вперед. Когда она вошла, внес следом вещи.
— Здесь такие большие окна, как в ателье художника. Обои темноваты, но я думаю, хозяин не станет возражать, если ты их сменишь. Потолок неровный, потому что крыша имеет уклон, но зато она не протекает. Кухня вон там. Плита электрическая. Ванная здесь. Диван раскладывается. Мне понравилось, что тут довольно чисто и… как бы это сказать… очаровательно, что ли. Восемьдесят пять в месяц, включая водопровод и электричество. Все, кроме телефона, конечно. Ну… как тебе?
Она осмотрелась, выглянула в огромное окно. Обернувшись, сказала:
— Замечательная квартира, мистер Худ. Ну не квартира, а песня. Это как раз то, о чем я мечтала и никак не могла найти.
Он ухмыльнулся, глядя ей прямо в глаза:
— Боже, как я рад снова тебя видеть! Я и вправду соскучился.
Его руки легли ей на плечи. Она смутилась, ощущая их тяжесть. Улыбка на его лице растаяла. Он крепко стиснул ее плечи. Пока он целовал ее, она стояла, замерев от испуга. Ей было одиноко и хотелось домой. Потом вдруг что-то теснившее ей сердце лопнуло, и она сперва робко, потом смелее, крепче обняла его и прижала к себе.
Он выпустил ее, отошел к окну и отвернулся. Глядя в его широкую спину, она задумчиво коснулась губ кончиками пальцев.
— Давай забудем, что сейчас было, — хрипло предложил он. — Это нам ни к чему. Все полетит к черту. У тебя, наверное, возникала мысль, что я снял тебе квартиру не просто так. Но это неправда. Нет, я ни о чем таком не думал.
— Не сомневаюсь. Я достаточно вас знаю.
— Мы хорошо сработались, а это дорогого стоит, Кэтрин. Это нужно беречь. Такие вещи все разрушают. Давай забудем об этом.
— Хорошо.
— Извини меня, это я виноват.
— Я могла бы остановить вас, но не стала, значит, здесь есть и моя вина.
Он обернулся с усталой улыбкой на губах:
— Забыли. Идет?
— Идет.
Они осторожно пожали друг другу руки. Он объяснил ей, как оформить аренду, где находится офис, как найти его, и велел звонить, если ей что-нибудь понадобится. Договорились на следующее утро встретиться в офисе. Она осталась одна в новой квартире. Еще долго смотрела в окно, затем вздохнула и принялась распаковывать вещи. Покончив с этим, отправилась на разведку. Купила еды, приготовила ужин, немного почитала и легла спать. Заснуть ей долго не удавалось.
Кэтрин была рада снова работать с ним. Через месяц, уяснив тонкости местного колорита, она снова приняла на себя все те обязанности, которые выполняла раньше. Но все получалось как-то по-другому. То, что случилось, нельзя было забыть. Они оба понимали это. Он стал необычайно сердечен и весел, но избегал смотреть ей в глаза. Она вела себя чересчур вежливо, слишком много улыбалась. Выходя из его кабинета, каждый раз чувствовала на себе его взгляд, сковывавший ее движения и походку. Их взаимная физическая тяга создавала между ними мощное магнитное поле, напряжение в котором все возрастало. Невидимые большие часы отсчитывали неизвестно кем установленное время, по истечении которого их неминуемо должно было притянуть друг к другу. Если работы было невпроворот, тиканье этих часов отходило на задний план, но с наступлением затишья раздавалось все громче и отчетливее.