Так прошли первые четыре месяца в Сан-Франциско. Однажды вечером, в непогоду, когда Кэтрин уже собиралась ложиться спать, на лестнице раздались тяжелые шаги — кто-то медленно и неуверенно, будто на ощупь, поднимался к ней в квартиру. Потом в дверь глухо постучали. Она приоткрыла ее, не снимая цепочки, и увидела Уолтера. Его лицо блестело от воды, одежда насквозь промокла, глаза были мутные.
— Кэтрин, — хрипло сказал он.
Она впустила его. Он был сильно пьян. Кэтрин впервые видела его пьяным. Уолтер стоял покачиваясь, с него текло на коврик.
— Я шел. Я все время шел. — И закрыл глаза.
Она хотела поддержать его, но ей удалось лишь смягчить его падение. Он крепко спал, и она не могла его разбудить. Стащила с него мокрый плащ и пиджак. Рубашка оказалась на удивление сухой. Кэтрин добавила два полена в огонь. Пыхтя от усилий, дотащила Уолтера до кушетки. Поднять его было неимоверно трудно, почти невозможно. У него оказались ужасно тяжелые ноги. Но в конце концов ей это удалось. Она ослабила узел на его галстуке, достала одеяло и набросила на него. Расстегнув ремень на поясе, сначала натянула одеяло ему до подбородка, потом вернулась к ногам, сняла ботинки и мокрые носки. Затем крепко ухватилась за брючины и стала стаскивать с него брюки, что тоже стоило ей немалого труда. Поправив одеяло, чтобы голые ступни не торчали наружу, развесила его одежду для просушки у камина, села на другом конце маленькой комнаты и стала смотреть, как он спит. Комнату наполняли запах сырого дерева и звук его тяжелого дыхания. Кэтрин ни о чем не думала, просто смотрела на него. Было одиннадцатый час.
В четыре часа утра он заворочался, забормотал. В камине тлели угольки. Стало холодно.
Уолтер сел и стал тереть ладонями лицо. Потом со стоном открыл глаза и увидел ее.
— Кэтрин… Какого черта… — И снова застонал, повалился обратно на кушетку.
— Хотите выпить кофе?
— Хочу, но не знаю, смогу ли. Я ужасно себя чувствую. Помню, что шел под дождем, переходил из бара в бар. Как я здесь очутился?
— Вы пришли сюда. Я вас впустила, а потом вы… уснули.
— Боже! Какой кошмар! Со мной никогда такого не было. Который час?
— Четыре утра.
Она подошла к камину, пощупала его одежду.
— Все высохло, но хорошо бы еще погладить.
— Какой кошмар! Кэтрин, мне очень стыдно.
— Ну что вы.
— Мне нужно идти.
— Дождь еще не кончился.
— Ничего не поделаешь. Нужно идти.
Он снова сел, растирая лицо. Щетина захрустела под пальцами. Она подошла и села рядом с ним на кушетку. Он удивленно посмотрел на нее. Кэтрин нежно толкнула его в грудь.
— Ложись обратно, Уолтер.
— Но…
— Твоя жена будет беспокоиться?
— Не думаю. Я прихожу и ухожу. Она не обращает внимания.
Он лег и нахмурился.
— Ты знаешь, зачем ты сюда пришел, не правда ли?
— Даже не помню, как я сюда пришел!
— Но ты знаешь зачем.
Он помолчал.
— Наверное, знаю, Кэтрин. Но это бред. Это не к добру. Это глупо и опасно для нас обоих.
— Ты никуда не пойдешь.
Он снова сел.
— Нет. Я…
— Я знаю, что говорю, и знаю, что делаю.
Он посмотрел на нее долгим взглядом и закрыл глаза.
Ее рука нащупала его руку, и они крепко держались за руки в тишине, будто двое незнакомых людей, чудом уцелевших после какой-то ужасной катастрофы.
Когда это началось, им стало трудно работать. Они оба знали, как опасны служебные романы, и не позволяли себе ничего в офисе. Они стали меньше успевать, но потом, когда привыкли жить с этим новым ощущением близости, дела пошли даже лучше, чем прежде. Две или три ночи в неделю он проводил у нее. Его вещи занимали теперь один ящик комода и одну из полок шкафа. Она научилась готовить его любимые блюда. Ходить куда-либо вдвоем они не решались. Он купил в квартиру музыкальный центр, удобные стулья, посудомоечную машину и мусорное ведро.
Более трех лет они не могли насытиться друг другом. Иногда в офисе она мельком видела его профиль, линию подбородка, или его широкую спину, когда он отворачивался, или большую ладонь, лежащую на краю стола. И тогда вдруг — среди тихого шелеста электрических печатных машинок, среди пустыни бледно-салатовых конторских книг, ответственных конференций и вычетов из зарплаты — Кэтрин чувствовала, как расслабляющее тепло разливается по всем членам. Ее голова клонилась на грудь, становясь слишком тяжелой для хрупкой шеи, колени отказывались поддерживать зрелый вес ее бедер. Даже нежнейшая ткань раздражала тогда набухшие соски ее грудей. И Уолтер видел это в ее взгляде, в том, как она держалась. И в такие моменты, поняв, что он видит, она знала, что ночью на лестнице услышит его шаги, он поднимется навстречу ее бьющемуся в горле ожиданию.