— Хм?..
— Я хотел сказать, что тот, кто погубил эту счастливую, дружную семью, совершил преступление.
— Понятно.
— Я хотел, чтобы Берт вошел со мной в долю. Как я просил его! Умолял, только что не встал перед ним на колени, но он любил работать у станка. Говорил, что в офисе заржавеет. Берт любил физический труд. А у меня оптовая торговля. Трое продавцов.
— Моя кузина…
— Теперь на мои плечи легла огромная ответственность. Если старшая девочка выживет, я должен буду ее содержать и воспитывать. — Он шлепнул по портфелю рукой. — Здесь копия завещания. Я теперь ее опекун. Когда они составляли завещание, это было похоже на шутку. Казалось, что может случиться?
— Никогда не знаешь, что может случиться, — поддержала его женщина, крепче прижимая к груди сумки. — Дерните звонок, пожалуйста. Мне здесь выходить.
Криссел дернул. Когда автобус остановился, она поднялась и сказала:
— Какой ужас.
— Спасибо вам за участие, — на весь автобус произнес Криссел.
Она с трудом протиснулась по проходу и вышла.
Две женщины, сидевшие позади него, зашептались. Он расслышал слова «несчастный случай» и «брат». Он гордо выпрямил спину и еще раз громко всхлипнул.
На автовокзале в Бланчарде ему объяснили, что до больницы еще нужно ехать. Он взял такси. Увидев новое чистое здание больницы, удивился.
— Моя фамилия Криссел, — сказал он девушке в приемной, — я дядя бедной девочки Шолл.
— Ах да, мистер Криссел. Присядьте, пожалуйста, я доложу доктору Будишону о вашем приезде.
— Я должен увидеть мою племянницу, молодая особа.
— Пожалуйста, присядьте, сэр.
Он остался стоять.
В приемную энергичной походкой вошел доктор Будишон.
— Сьюзи умерла? — приветствовал его Криссел.
— Нет-нет. Она ранена, но довольно легко. Так, сегодня у нас вторник. В четверг ее можно будет выписать. Во всяком случае, не позднее пятницы. Конечно, она пережила потрясение.
— Да-да.
— Я думаю, она пока не вполне осознает, что произошло.
— Она такая юная! Она не могла даже…
— Я позволю вам навестить ее, но должен вас предупредить, что вам необходимо сохранять спокойствие. Не надо эмоций. Поддержите ее, подбодрите, успокойте, скажите, что все будет хорошо.
— Все хорошо, доктор? Я вас не понимаю. Она разом лишилась матери, отца, сестры…
— Мистер Криссел, держите себя в руках, иначе сегодня вы ее не увидите.
Криссел сделал глубокий вздох:
— Я постараюсь.
Будишон пристально поглядел на него:
— Ладно. Тогда идемте.
Проснувшись утром, Сьюзи не помнила ни где она, ни что с ней. Болела рука и нога. Постепенно память стала возвращаться к ней. В сознании всплыли яркие картины. Она не хотела говорить с медсестрой, улыбаться или двигаться. Хотела только одного — чтобы ее оставили в покое. Лежала, смотрела в стену и думала.
Смерть. Странное слово. Если повторить его много раз, оно перестанет что-либо означать. На слух как шлепок по воде. Но теперь оно разделило их.
Сьюзен вспомнила, как раньше часто воображала себе, что будет, если умрет Конни. Представляла, как Конни лежит в белом шелковом платье, с легкой застывшей улыбкой на холодном лице, похожем на искусственный фрукт; ее руки сложены на груди, из пальцев торчит цветок. Она сама в передней. Мама и папа, не вынеся вида Конни, ушли в спальню плакать. Когда приходят люди, Сьюзен открывает им дверь. Она вся в черном и без помады. Говорит шепотом, опускает глаза и ведет их в гостиную, где они могут взглянуть на Конни. Женщины приносят еду к черному ходу. Пироги и запеканки. В доме пахнет цветами.
Иногда, думая об этом, Сьюзен могла заплакать, но сейчас у нее не было слез, потому что все оказалось не так, как она представляла. Та жуткая штука, которую она видела в машине, была не Конни.
Теперь, когда это случилось по правде, Сьюзи ничего не чувствовала. Она могла думать о них как о живых — закрыть глаза и увидеть их лица, услышать голоса. Думать о них как о мертвых она не умела. Знала, что должна переживать скорбь, горечь утраты. Конечно, это ужасно. Их было четверо, и вдруг она осталась одна. Как будто в книге или по телевизору. Когда Сьюзи смотрела такие фильмы по телевизору, она часто плакала. Значит, сейчас ей должно быть легко расплакаться. Наверное, боль в руке отвлекала ее, не давая по-настоящему ощутить горе.
Все теперь переменится. Задумавшись над этим фактом, она поискала в себе тоску по тому, что было и уже не будет, но не нашла. Прошлого ей было совсем не жаль.