Джемисон тяжело вздохнул:
— Ты упрямый как осел. Ладно, обещаю.
Они простились перед отелем. Джемисон сел в такси. Оглянувшись, он увидел, что Сивер смотрит ему вслед, взявшись за бока и досадливо сморщив лицо.
Когда Джемисон подходил к больнице, он заметил Андре, который сидел на скамейке во дворике и разговаривал с джентльменом в черной траурной шляпе.
Невропатолог по фамилии Дилби, высокий, седой, но моложавый, проводил Джемисона в палату Кэтрин Аллер. Доктор Дилби говорил громким, оживленным голосом. В его очках сверкало весеннее солнце. Неподвижное тело Кэтрин Аллер, несомненно, было предметом его интереса и гордости.
Взглянув ей в лицо, Джемисон испугался. Багровая опухоль вместо глаза, изжелта-серый на фоне белой повязки цвет кожи показались ему нечеловеческими. Клочки русых волос торчали на макушке из-под бинтов. Она лежала на спине, вытянув руки по швам, с плотно сомкнутыми ногами. Если бы не хриплое дыхание, вырывавшееся изо рта, можно было бы подумать, что под простыней скрыта мраморная статуя.
— Я полагаю, что вскоре ее состояние изменится, мистер Джемисон. Посмотрите.
Он помял пальцем закрытое веко. Веко вздрогнуло и сжалось. Рефлекс исчез, когда он убрал палец.
— Видите? — гордо спросил Дилби и, наклонившись, закричал ей в ухо: — Кэтрин! Кэтрин!
Она прерывисто вздохнула.
— Кэтрин! Откройте рот! Кэтрин!
Приоткрытые губы раздвинулись шире. Когда Дилби выпрямился, вялый рот вернулся в прежнее положение, дыхание возобновилось.
— Сознание постепенно восстанавливается. Ей уже лучше. Видели, как она реагирует на раздражители? Это хороший признак.
— Она придет в себя?
— Думаю, да. У некоторых это быстро, другим требуется время. Возможно, она пройдет через стадию, когда будет выполнять команды, но не будет понимать, что делает. Также вероятна частичная потеря памяти.
— Когда она окончательно выздоровеет?
— Точно сказать нельзя. Я лично лечил пациента, который страдал потерей памяти в течение семи лет. Впрочем, тот случай был скорее исключение, чем правило. Здесь, на мой взгляд, прогноз благоприятный. Возможно, недели через три она снова станет прежней.
— Возможно…
— Через три недели или через три месяца, но она вспомнит все — сразу или постепенно. Это зависит от тяжести травмы. Вот вам пример того, как выглядит картина самой легкой травмы. Футболисту во время игры мяч попадает в голову, и после игры он вдруг начинает спрашивать, с каким счетом закончился матч. От удара он отключился и играл автоматически. В худшем случае наступает кома, которая прогрессирует и приводит к смерти. Вскрытие показывает обширное кровоизлияние в мозг. У нее в мозгу, несомненно, присутствуют мелкие точечные участки кровоизлияния, но, судя по рефлексам, они рассасываются. Простите, сэр, но я должен идти.
— Можно мне побыть здесь еще немного?
— Но… что ж, если вы хотите…
— Она понимает, что происходит вокруг?
— Нет, пока нет. Ну, разве что вот настолько. — Доктор сблизил большой и указательный пальцы на расстояние в миллиметр.
Перед тем как уйти, он с сомнением посмотрел на Джемисона. В дверях еще раз обернулся, но потом кивнул и вышел.
Дэв взял стул и сел у кровати. Он сидел, смотрел на ее неподвижное лицо и слушал ее дыхание.
Через некоторое время он привык и перестал обращать внимание на кровоподтек на лице и повязку и, к своему удивлению, заметил, что у нее правильные, классические черты. Это лицо всколыхнуло в его памяти что-то давно забытое, и он не сразу вспомнил что. Она была похожа на актрису по имени Энн Хардинг.
Кэтрин дышала ртом, ее губы высохли и растрескались. Дыхание было несвежим. Глядя на нее, Дэв вспоминал, какое лицо было у Джины, когда она спала. Во сне знакомые черты изменяются. Губ спящего не узнать. В мозгу его бродят диковинные, нездешние образы и мысли. И все же, даже во сне, лицо Джины было родное, близкое, его лицо. Он вспоминал, как часто будил ее поцелуем и ее мягкие, расслабленные губы вздрагивали, перед тем как слиться с его губами. Но сон Джины не был болезнью, она засыпала по своей воле и радовалась пробуждению.
Эту женщину силой принудили ко сну. И он повинен в ее тяжелом безмолвии, в том, что губы ее запеклись, кожа пожелтела, а глаз заплыл кровью. Это было чужое лицо. Этот рот целовали другие. Под серыми веками скрывались глаза, которых он никогда не видел и которые никогда не видели его.
И все же, сидя подле нее в тишине больничной палаты, Дэв чувствовал, что они странно близки. Эта женщина пострадала из-за него. Он испытывал стыд, жалость и какое-то благоговение перед той огромной, животной волей к жизни, которая была в ее теле. Оно будет дышать, пока ее мозг не восстанет из забытья, пока ее глаза не распахнутся и не посмотрят изумленно вокруг, а память не потребует ответа на вопросы, что с ней и где она.