Теперь Фрейзер яростно драил свое тело, оттирал прилипшую грязь. Сполоснувшись напоследок ледяной водой, насухо вытерся, подобрал револьвер, выключил свет и в темноте ощупью добрался до кровати.
Револьвер Фрейзер сунул под матрас. Ему хотелось убить ее. Это будет его первая незаконная жертва. Остальных он убивал на законных основаниях. Он представил себе, как это будет. Он свернет на проселочную дорогу где-нибудь среди холмов, приставит дуло к ее животу и спустит курок, глядя ей в лицо. Он улыбнулся в темный потолок.
Джемисону снился голубой «кадиллак». Он переворачивался в воздухе, как голубок, и падал в пустоту… Дэв проснулся весь дрожа, мокрый от пота. Встал и пошел в ванную. Не зажигая света, снял влажную пижаму, растер дрожавшее тело полотенцем. Сердце успокоилось не скоро. Он включил свет, надел свежую пижаму и вернулся в комнату. Там долго сидел на краю постели в темноте, обхватив руками колени, курил и думал о Кэтрин Аллер.
У нее в палате было темно. Нет, возможно, там горел ночник и его бледное свечение достигало ее неподвижного лица. Но она не знала, светло вокруг или темно. За ее безмолвием скрывалась борьба ее мозга, борьба за жизнь, за излечение. Невредимое тело Кэтрин лежало без движения и ждало команды. Сердце билось, органы работали, железы выделяли секрет, расслабленные мышцы готовы были сократиться, едва поступит приказ. Ее память, ее воспоминания о жизни, запрятанные в глубине мозга, терпеливо ждали своего часа, как карты в ящике стола.
Память Джины была в таком ящике, который был заперт навечно. Она умерла.
Наконец сон снова овладел им.
Сьюзи проснулась от боли в руке. Ей снилось, что она сидит в машине Барни с Дэвлином Джемисоном. Была ночь. Барни стоял возле «мерса» и отдирал куски обшивки с крыши, как будто это была просто фольга. Дэвлин обнимал ее, и они смеялись над Барни.
Каждый раз, просыпаясь, Сьюзи не тотчас вспоминала, где она и что произошло, а вспомнив, не могла поверить. На этот раз все было по-другому, потому что ей захотелось к маме. Ей было одиноко и ужасно хотелось, чтобы мама была рядом. От тоски Сьюзи даже заплакала. Впрочем, плакала она недолго. Поплакав, взяла носовой платок, лежавший на тумбочке, и от всей души высморкалась.
Она стала думать о Дэвлине Джемисоне, о том, о чем они договорились с дядей Берни. Жаль, что она не слышала их разговора. Они все за нее решили. Теперь ближайшие пять лет ее жизни расписаны по минутам. Какая глупость — тратить жизнь на учебу.
Но Дэвлин — она не могла без трепета называть его про себя по имени — посмотрел на нее так торжественно и сказал:
— Ты должна дать слово, Сьюзен, что приложишь все усилия.
И она, как дура, дала слово.
Внезапно ее осенило. Боже! Что такому важному человеку, как мистер Джемисон, делать с семнадцатилетней школьницей? Но если подождать лет пять, пока эта школьница повзрослеет, поумнеет, станет хорошей хозяйкой, и собеседницей, и другом, и… женой…
Господи! Так вот отчего он был такой настойчивый и заставил ее дать обещание. Он не мог сказать ей прямо, потому что боялся обидеть ее.
Ее щеки вспыхнули, в груди потеплело. Она закрыла глаза и, шевеля губами, торжественно пообещала:
— Дэвлин, я клянусь, что сделаю все, что ты говоришь. Я буду хорошо учиться и буду хорошо себя вести. Я научусь разговаривать как ты, научусь хорошо одеваться, никогда не буду делать такого, как с Барни, и через пять лет ты увидишь меня такой, какой хочешь меня видеть. — Она поискала подходящую фразу, чтобы закончить клятву, и прошептала: — Да поможет мне Бог. — Потом, закусив губу, добавила: — И я похудею в бедрах.
В темном офисе на третьем этаже у открытого окна сидел человек. Подперев кулаком подбородок и облокотившись на подоконник, он смотрел вниз, во двор гаража. В свете фонарей были видны стоявшие там машины — примерно дюжина. Человек видел разбитый «кадиллак» и сгоревший «олдс». Он поднес к глазам бинокль и навел его на задний бампер «олдса». Увидел покрышки, лежащие в багажнике. Опустив бинокль на подоконник, он зевнул и потер глаза. Чертовски длинная ночь. И сколько было таких ночей и сколько еще будет. Годы. «Вот чего ради я стал доктором права», — подумал он.
Глава 17
В восемь часов Фрейзер подошел к ее будке и заглянул внутрь через стеклянную дверь. Она лежала на животе, зарывшись лицом в подушку, и храпела. Одеяло съехало, обнажив спину.
Он трижды позвал ее по имени, но все напрасно. Тогда он зашел и растолкал ее. Донна перевернулась на спину, подтянула одеяло и сказала, что сейчас идет. Он вернулся к себе.