Я обыскала остальной дом, коробку за коробкой. С каждой секундой поисков впустую мое раздражение росло, я вспоминала, как мы ссорились тем утром, как я сказала, что она должна больше помогать, ведь ей уже семнадцать, а она ушла без единого слова. Я вспомнила, как Пак встал на ее защиту, впрочем, как обычно. («Не для того мы бросили все и уехали в Америку, чтобы она тут готовила и убирала», – говорил он обычно.) Я вспомнила, как Мэри закатила глаза, заткнула уши наушниками и сделала вид, что ничего не слышит. Мне необходимо было подогревать злость, занять чем-то ум и прогнать назойливый стук. Злость на дочь была такой знакомой и уютной, как старое одеяло. Она успокоила меня, сбавив панику до тупого беспокойства.
Добравшись до коробки в спальном углу Мэри, я резко сдернула крышку с крестом и вывалила все на пол. Обычный подростковый мусор: порванные билеты на фильмы, которых я не видела, фотографии друзей, о которых я не знала, стопка записок – на верхней было спешно накарябано: «Я ждал. Может, завтра?»
Мне хотелось кричать. Где же батарейки? (И в глубине сознания: Кто это написал? Парень? Зачем он ее ждал?) Тут у меня зазвонил телефон – снова Пак. Посмотрев на часы, я увидела время: 8:22. И вспомнила про будильник и кислород.
Подняв трубку, я хотела было объяснить, что не выключила кислород, но скоро выключу. И ведь это не страшно, он тоже иногда оставляет дольше, чем на час. Но вместо этого у меня вырвались другие слова. Как рвота, неконтролируемый поток.
– Мэри нигде нет, – сказала я. – Мы все это делаем ради нее, а ее нет, она мне нужна, она должна помочь мне найти новые батарейки для плеера, пока ТиДжей не размозжил себе голову.
– Вечно ты думаешь о ней что-то плохое. Она здесь, помогает мне, – ответил он. – Батарейки под раковиной на кухне. Я пошлю за ними Мэри, а ты не уходи от пациентов. Мэри, иди, возьми четыре батарейки для плеера и отнеси в ангар. Я приду через…
Я повесила трубку. Иногда лучше промолчать.
Подбежала к раковине. Батарейки лежали там, ровно как он сказал, в пакете, который я приняла за мусорный, под грязными, покрытыми копотью перчатками. Еще вчера они были чистыми. Что же Пак в них делал?
Я встряхнула головой. Батарейки. Теперь к ТиДжею. Выбежала на улицу. В воздухе разливался, ударяя мне в нос, незнакомый запах – мокрого обугленного дерева. Уже темнело, видно было плохо, но я различила вдалеке Пака, несущегося к ангару.
Мэри бежала впереди.
– Мэри, не торопись! Я нашла батарейки! – крикнула я, но она не остановилась. Она бежала не к дому, а к ангару. – Мэри, постой! – повторила я, но она не послушалась. Она пробежала мимо двери ангара к задней его части. Не знаю, почему, но меня это напугало. Я снова позвала ее, на этот раз корейским именем Мехея и тише, и побежала следом. Она обернулась. Что-то в выражении ее лица заставило меня остановиться. Оно будто сияло. Оранжевый свет покрывал ее кожу, подрагивал, будто она стояла прямо напротив садящегося солнца. Мне захотелось дотронуться до ее лица и сказать ей, что она прекрасна.
Я услышала какой-то шум у нее за спиной. Походил на треск, но приглушенный. Как будто стая гусей взмывает ввысь, синхронно расправляя сотни крыльев, чтобы подняться в небо. Мне показалось, я их даже увидела, серую завесу, дрожащую на ветру, уносящуюся все выше в сумрачное фиолетовое небо, но я моргнула и небо опустело. Я побежала на звук и тогда увидела то, что она уже видела, к чему она и бежала.
Пламя.
Дым.
Задняя стена ангара полыхала.
Не знаю, почему я не побежала и не закричала, не знаю, почему этого не сделала Мэри. Я в состоянии была только медленно идти, осторожно, шаг за шагом приближаясь, не отводя глаз от красно-оранжевых языков пламени, дрожащих, пляшущих, скачущих с места на место.
Когда раздался грохот, у меня подкосились колени, и я упала. Но я не отрывала взгляд от дочери. Каждую ночь с тех пор, когда я выключаю свет перед сном и закрываю глаза, я вижу ее, мою Ме-хе, какой она была в тот момент. Ее тело взлетает, как тряпичная кукла, и дугой пролетает по воздуху. Изящно. Элегантно. За мгновение перед тем, как она с глухим ударом приземляется на землю, я вижу, как развевается в воздухе ее хвостик. Так же, как когда она маленькой девочкой прыгала через скакалку.
Год спустя. Суд: день первый
Понедельник, 17 августа 2009
Янг Ю
Входя в зал суда, она чувствовала себя невестой. Собственно, на ее свадьбе, в последний и единственный раз при ее появлении, такая же толпа людей замолкла и повернулась посмотреть на нее. Если бы не разнообразие в цвете волос и не обрывки шепотков на английском, доносившиеся, пока она шла по проходу: «Смотрите, владельцы», «Дочь месяцы лежала в коме, бедняжка», «Он парализован, это ужасно», – она бы подумала, что до сих пор в Корее.