Глава 21
- Ты что, милочка моя, совсем охренела? - набросился на меня Герт прямо с порога. - Просил же тебя, чтобы была готова к моему приходу. Или ты ничего не помнишь?
- Готова... к приходу... - Я ошарашенно смотрела на Герта, мучительно пытаясь сообразить, о чем это он толкует.
Наконец меня осенило. Он же перед уходом просил меня собраться, но за всеми этими событиями его просьба совершенно вылетела у меня из головы.
- Извини, - пробормотала я. - Сейчас оденусь. Тут такое было...
Я торопливо напяливала на себя одежду, так же торопливо объясняя Герту, что произошло. Он молча меня слушал, время от времени переспрашивая и вертя головой.
- Не нравится мне все это, - заявил он, когда я закончила свое повествование и была готова к выходу. - Не нравится, хоть тресни. Ладно, разберемся. А пока давай на выход, а то мы и так опаздываем.
- Куда опаздываем, Герт? - Я все еще не могла сосредоточиться.
- На кладбище, - отрезал он, возясь с новыми замками, - куда же еще!
- На кладбище... - Я обалдело уставилась на него. - Как на кладбище? Герт, что происходит?
Мой дружок хотел уже конкретно объяснить, что к чему, но, посмотрев на меня, передумал, сдержался и только махнул рукой.
- Ничего, малышка, - утешил меня он, - бывает, что разные подонки забираются в квартиры, считай, что тебе еще повезло. Попался бы какой-нибудь наркоман, который от дури своего имени не помнит, тебе бы пришлось гораздо хуже. Хорошо, что хоть он сбежал... Пошли, пошли, я тебе по дороге все объясню. И про кладбище тоже.
Герт не соврал. Признаться, смерть Алексея совсем вылетела у меня из головы, но теперь, сидя рядом с Гертом в машине, я жалела парня. Молодых всегда жаль. И умер он не по своей воле, а кто-то захотел его смерти. Молодой, талантливый, наверное, но какая-то мразь решила, что в этом мире ему больше нет места. Сейчас вообще такое время, что совершенно не знаешь, с какой стороны на тебя может обрушиться несчастье. А люди утратили всякую жалость. Что значит жизнь какого-то человека, да ничего... И с каждым годом становится все хуже. Найдется ли в городе хоть один здравомыслящий человек, который скажет, что он живет спокойно и не опасается за свою жизнь? Вряд ли. Может, где-то в глубинке такой человек и найдется... Хотя очень в этом сомневаюсь. Сейчас все на редкость перепуганы. Просто стараются как-то не думать о неприятном.
- Чего такая грустная? - Герт повернул ко мне голову. - Понятно, конечно, что не на вечеринку едем, но все-таки... Или переживаешь из-за сегодняшнего случая?
- Сразу обо всем думается, - призналась я.
- Вот что, подруга, - сказал Герт, останавливая машину недалеко от массивных чугунных ворот, - если не хочешь, то не ходи. Посиди здесь, а я побыстрее постараюсь уйти.
- Нет, - я покачала головой. - Не хочу одна оставаться. Ты иди быстрее, а я потихоньку за тобой. Здесь у нас бабушка похоронена, зайду к ней, а потом назад.
- Смотри не потеряйся, - напутствовал меня Герт и заспешил по дорожке.
Я медленно поплелась за ним следом. Какое-то странное ощущение. Что-то не припомню, чтобы я когда-нибудь была такой. Какая, странная неуверенность, словно и не я это вовсе. Подумать только, чтобы я когда-то в чем-то сомневалась или ощущала такой вот липкий страх! Напротив, моя драгоценная мамочка всегда ругала меня за излишнюю самоуверенность и прямоту. Уж чем-чем, а робостью я никогда не отличалась, всегда бросалась очертя голову вперед. Бывало, что и попадало мне за это, бывало, доставалось так, что искры из глаз сыпались и приходилось уползать в свою норку, поджавши хвост, чтобы восстановить силы. Но затем, гордая и самоуверенная по-прежнему, я снова бросалась в очередную авантюру. Если бы не это, моя жизнь стала бы совсем пресной, как у многих моих соседок-клушек, которые только и знают, что поджидать с работы пьяненького мужа да воспитывать сопливых горластых детишек. Бр-р! Я всего этого как-то умудрилась избежать. Можно сказать даже, что жила в некотором роде в другом мире. И неплохо, кстати сказать, жила...
Так. Я остановилась и бросила самокопание.
Навстречу мне плелись две бабки в черных платках. Понятия не имею, куда пропал Герт, но искать его не собираюсь. На меня всегда угнетающе действовали черные ямины, в которые мужики опускали гроб, люди, стоящие вокруг, надгробные речи. Больше всего давят на психику заплаканные и бледные лица родных. Остальные потом расходятся, а эти остаются со своим горем. Лучше уж прийти потом, когда время потихоньку залечит боль утраты.
Да, сначала это боль, тоска, а потом остаются воспоминания.
И чаще всего светлые. Как будто смотришь на старые фотографии.
И сейчас мне не хотелось идти за Гертом. Я видела этого Алексея всего один раз в жизни, и разговор наш был не слишком приятным. Зачем сейчас об этом вспоминать? Об этом и в таком месте, в такой день. Лучше пойду потихоньку, зайду к своей бабушке. Вот человек, о котором я всегда думаю с какой-то светлой грустью. Замечательный она была человек.
Самое странное, что моя мама, ее дочь, совсем на нее не похожа. С детства помню бабушку маленькой, худощавой, морщинистой, а моя маман - вся подтянутая, в строгих платьях и с высокой прической. Совершенно ничего общего. Но мама бабушку, такую простую и добрую, все же побаивалась. Бывало, начнет бабуля о том, о другом ее спрашивать и смотрит сердито, а мамуля теряется, смотрит, как провинившаяся школьница. Как нас с Мишкой это забавляло! Понятно, что при таких разговорах мы присутствовать не могли, но Мишка всегда пробирался к дверям гостиной, приоткрывал дверь и звал меня с собой. Однажды ему за такое художество и влетело по первое число, сначала от мамы, а затем и от бабушки. Меня, правда, карающая десница миновала, потому что я лежала в тот день с больным горлом в постели.
Мишка еще с неделю почесывался и на мои насмешки отвечал: "Подумаешь". Но бабушку он тоже любил и, пока она была жива, слал ей всякие гостинцы из Америки, звал к себе посмотреть на правнуков, приезжал на ее похороны. Да, бабушка у нас была мировая, что и говорить!
Но если я хочу навестить ее могилку, значит, мне сейчас нужно свернуть, чтобы пройти той аллеей с высокими рябинами, а там останется совсем немного. Не скажу, что мне так часто приходится здесь бывать, но маман у меня непреклонная. Хочешь не хочешь, а два раза в год, причем в любую погоду, мы сюда наведываемся. В день рождения бабули и в день ее смерти.
Сейчас многие ходят к умершим на Пасху, но мамочка не придерживается этого модного поветрия. Приходит за неделю, все убирает, а потом появляется на Родительскую.
В такие дни она меня с собой не зовет, да, честно сказать, я и сама не рвусь. Мать прекрасно справляется и без моей помощи. А вон, кажется, и бабушкина могилка. Я уселась на скамеечку возле памятника и призадумалась.
Теперь, конечно, возле могилок никаких столиков и скамеечек ставить не разрешают. Даже деревце люди посадить не имеют права. Только небольшой камень, даже без оградки, и все. Но здесь, в этом старом уголке, можно увидеть и оградки, и скамейки, и столики. А деревья какие вымахали! На некоторых полно перевернутых черных шапок - вороньи гнезда. Пробовали птиц стрелять, пробовали травить, бесполезно. Воронье тут было и будет до скончания века.
Я сидела на скамейке, смотрела на раскачивающиеся ветви деревьев, на осыпающуюся листву и думала о своем. Незаметно моя жизнь изменилась. Вроде бы все осталось по-прежнему, но, с другой стороны, я чувствую себя так, словно вошла в незнакомый пустой дом. Пустой, еще не обжитый, неуютный, который только дожидается своих хозяев. Похоже, что это как раз моя новая жизнь и есть. А может, старую бросать в этом случае не стоит, если новая такова? Да и шла я к этой новой жизни, прямо скажем, не слишком хорошим путем. То одно случится, то другое. И отнюдь не распрекрасные события. Наоборот. Из всего мрачного ряда выпадает только встреча с Гертом, хотя как знать...
Ведь, откровенно говоря, именно с него все и началось. Но я ведь могла отказаться, упереться тогда и не поехать с ним. Или вообще не попасть на ту остановку. Ведь предлагал же мне дядя Сережа переждать в редакции. Посидела бы часок, кофе попивая, в потолок поплевывая, глядишь, Пошехонцев с Лилькой прервали бы свою диванную любовь и ко мне бы присоединились. Так нет же, словно черт меня под руку толкал. Вот и оказалась я в нужном месте в нужное время, хотя, как глубокомысленно изрекает Лилька, это судьба, и никуда от нее не денешься, против нее и не попрешь.