Голова моя гудела, но было чем ее полечить. В телевизионном «Часе мэра» вовремя вошедший во власть и не вовремя в ней задержавшийся (впрочем, может, и не прав я, убийца, ведь нравится он женщинам за круглость фразы, а женщин в городе больше половины) мэр обнародовал уверенность в том, что последние события, всколыхнувшие сограждан, есть агония преступных сообществ, теснимых правоохранительными органами, территория действия преступности медленно, но сужается. В тесноте они и стали уничтожать друг друга!
Следующий день стал праздником на улице нищающей петербургской прессы. БОЙ В ЛЕСУ ПОД МУРИНО! ГРАНАТОМЕТАНИЕ В ЧЕРТЕ ГОРОДА! ОТКРЫТ ЛИ ВТОРОЙ ФРОНТ? ПОДГОТОВКА К ПУТЧУ: УЧЕНИЯ «ПЯТОЙ КОЛОННЫ» ПРОДОЛЖАЮТСЯ! Заголовки, конечно, хорошо. Газеты врут как могут, а журналисты тупые, естественно, — это тоже хорошо. Телевидение куплено и продано — замечательно. В общих чертах картину боя я себе представил. В Мурине состоялась большая «стрелка», или «разборка», или даже внеочередной бандитский съезд, я терминологией не владею, куда прикатило несколько сотен мордоворотов с гранатами, автоматами и водородными бомбами. Мирно разобраться не получилось, и началось сражение. Кто кого победил — я не понял, мне и неинтересно… Они начали первые. Они уже и так убили часть моей жизни. Ту, отвечающую за жалость. Пускай убивают друг друга, если любят убивать. У меня нет больше совести, угрызений. Теперь я опасен. Рефлексирующего меня всегда доставали — когда государство, когда жена, когда продавщицы в мясной лавке. Пусть они выделяют адреналин — я выделю яд. А когда придет время — удар кобры всегда со мной…
Я касаюсь указательным пальцем лба. Голова еще гудит, в желудке что-то вращается, похожее на тошноту. Отчего-то слезинки выкатились из глаз, две или четыре.
— Вот он где, вот, — прошептал я.
За последнюю неделю никто не трогал меня, только Рекшан позвонил и пробубнил, будто собирается детектив написать, поскольку хотя и низкий жанр, но самый актуальный. Говорить с ним по телефону почти невозможно — у него низкий, гулкий даже голос и плохая дикция. Как он поет-то с таким голосом! Побитый Рекшан какой-то последние месяцы. Не пьет по Программе Анонимных Алкоголиков и меня зовет, но я и так теперь не пью — по индивидуальной программе. Если рассуждать справедливо, то не он побитый, а я — небольшое сотрясение мозга эпилептику никогда не помешает. Звонил следователь, приглашал. С радостью узнал про мои синяки и отстал пока. У них там, похоже, переполох. Мне обидно отчасти, что совсем прошел мимо их сознания факт моего документального снайперства. Мастер спорта по пулевой стрельбе! Пистолет, мать вашу! Но я не стрелял, пистолета у меня нет. У всех есть, а у меня — мастера! — нет ничего.
Желание проваляться еще день-другой оказалось несбыточным. Вечером позвонила Ирина, и я не сразу понял — кто это. С женой Никиты — вдовой Никиты — я встречался много раз, но мы не сблизились, поскольку встречи все-таки случались не столь часто, да и интересы наши не пересекались. Да и моя прошлая подруга жизни, любившая пускать пыль в глаза и рвущаяся в центр внимания, не могла понравиться, а значит, и сблизиться с Ириной — тихой, даже бесцветной в некоторой степени. Везет мужчинам, когда они женятся на таких. Без дураков! Может, секс не тот, но секса в мире навалом, так и прет. Один секс вокруг выше ватерлинии.
Она представилась:
— Это Ирина Шелест тебя беспокоит. — Голос в трубке тихий и далекий.
— Да, Ира, я тебя слушаю.
— Ты не мог бы приехать к нам?
— Когда? Конечно могу.
— Завтра утром. Хорошо?
— Буду завтра утром. Обязательно. Напомни свой адрес, чтобы я не заблудился.
Она назвала адрес, я запомнил, а на следующий день встал пораньше, выпил две чашки кофе, два сырых яйца, отказавшись от ленивой мысли сварить их, оглядел лицо — синяки сошли не совсем, но походили уже на свежий июньский загар, — вышел на Кирочную улицу с ощущением человека, перенесшего ангину и стремящегося в жизнь. Через десять минут я выехал из гаража, а еще минут через сорок притормозил перед Сестрорецком на Приморском шоссе. Приблизительно представляя место расположения дома, я остановился загодя и пошел пешком. Нет у меня «Москвича»! Версия — продал. Буду держаться ее сколько получится.
Вот и нужная калитка. За густо разросшимся деревом я увидел номер дома, убедился, что не ошибся, и потянул ручку на себя. Сразу же на веранде открылась дверь и бледная женщина в темном глухом платье вышла на крыльцо. Она впустила меня в дом — одноэтажный с высокой шиферной крышей, — а дверь закрыла на щеколду. Она предложила мне сесть, сказав, что вернется через минуту. Я сел и огляделся. За этим хромым столом мы пили с Никитой однажды коньяк, когда он вернулся из Америки. А цветов в керамических кадушках, названия которых мне неизвестны, стало значительно больше. Точно знаю — среди них есть кактусы. На выкрашенной светло-коричневой стене висят две квадратные картины в аккуратных рамках: реалистический пейзаж и этюд не помню кого из «митьков» — мужчина в шляпе и женщина в треугольном платье, стоящая на толстых и кривых, как помятые булки, ногах.
Ирина вернулась с подносом.
— Сейчас выпьем чаю, — сказала она и стала сервировать стол.
Она казалась совершенно спокойной. Лишь лицо, совсем без косметики, несколько опухло. Неожиданно я заметил, как у нее подрагивают пальцы. Она заметила, что я заметил, быстро налила чай и села напротив. Лицо у нее привлекательное и было бы красивым, если бы не несколько мелковатые черты лица, бледность, делавшая его неброским, даже незаметным.
— Мне можно курить? — спросил я, доставая сигареты.
— Пожалуйста. — Она протянула руку к подоконнику и поставила пепельницу на стол. — Девочки сейчас у своего деда в Петрозаводске. Моего отца. Курите… Мы всегда говорили друг другу «ты». Кури, Саша.
Никиту мы женили всей честной компанией буквально перед Московской Олимпиадой. Собрались почти все, с кем он коротал юность, — Володя Сапрыкин в цилиндре, Савинов-Сава с авоськой каберне, Шура на таксомоторе, Андрей Кодомский с улыбкой под рыжими усами, Наталья с воплями, Таисия с негром, Гриша Ангаженян с миллионом алых роз, Никита Лызлов с русской женой из Таллина…
— Извини, Саша, но я не пригласила на поминки. — Ирина держала чашку, и пальцы у нее вздрагивали. — Не хотела всего этого… — Она не договорила, поставила чашку на стол и прямо посмотрела мне в глаза.
— Я понимаю тебя. Все в порядке.
— Да, — задумчиво повторила она. — Все в порядке.
Мы замолчали, и мне осталось лишь ждать, когда она скажет, зачем я ей понадобился. После свадьбы и рождения дочерей Никита стал отдаляться от нас, прежних друзей. Это нам не нравилось. Мы были не правы. Нельзя всю жизнь проходить в таборе жеребцов.