Старшая сестра Садикки лежит рядом со мной под большим деревом. Нам принесли подушки и ледяную воду в запотевших стаканах.
– Я уезжаю, – говорю я.
– К своим английским друзьям?
– Да. В их лагерь в долине Лар.
– Когда?
– Завтра.
Какое-то время мы молчим. До нас доносятся крики с теннисного корта и глухой стук мячей.
– А если у тебя там наверху снова поднимется температура?
Я посмотрела на нее. Она лежала, опершись локтями на подушку, волосы, словно полотнище флага, закрывали лицо. Она красива, но совершенно не похожа на свою младшую сестру. Я подумала, что у нее должна быть черкесская или арабская кровь. Я смотрела на ее слишком бледное, полное слабости лицо с лихорадочно блестящими глазами.
– А у тебя?
– Я больше не меряю, – сказала она, – у меня всегда температура. Но это другое. Я ничего не могу с этим поделать.
– Тебе вредит этот климат, – сказала я.
Она пожала плечами.
– Он нам всем вредит, – сказала она, – но ты же понимаешь, что я не могу подняться в долину Лар! Я бы не перенесла путь туда.
– Может быть, стоит хотя бы попытаться?
Она легко коснулась ладонью моих губ.
– Перестань, – сказала она, – тебе там будет очень хорошо!
Подъем в счастливую долину
В Абали нас ждали мулы. Было восемь часов утра, лучи солнца стекали с перевала нам навстречу. Позади нас осталась дорога, ведущая из Тегерана через унылую пустыню, по застывшему морю холмов, вверх и вниз по желтым дюнам к верхней точке перевала, от которой она жутким серпантином стремительно спускается вниз, в котловину Рудихин. Два часа на автомобиле, и вот уже всё далеко позади, вот уже всё исчезло – впереди новый день!
Сначала наш путь пролегал в долине, тесно зажатой между двух холмов: растительности по берегам ручья будто не хватало места и она выплескивалась наверх, на склоны, на поля. Роща орешника, за ней виноградник.
Потом перевал. Я смотрела в спину Клода, он сдвинул пробковый шлем на затылок. Мулы терпеливо переставляли свои маленькие копыта по каменной осыпи. Мы поднялись наверх, а там сильный ветер и стремительно несущиеся облака, над далекой равниной они исчезали и не было видно ничего, кроме бескрайнего неба и бедной земли, которые, задыхаясь, жались друг к другу. Мы обернулись: там, за долиной реки, лежала одна из тех необычайных горных цепей, что сложены из песка и только песка; крутые, широкие, непрерывно осыпающиеся склоны напоминали сугробы: в любой момент какой-то пласт может отделиться и обрушиться вниз или мелкая осыпь превратится в лавину. А венчал песчаные горы скалистый гребень, серебристый и неподвижный в синем небе.
Мы начали спуск с перевала в долину, которая казалась почти бездной между двумя горными массивами. Внизу была пустота, это была мертвая долина, отрезанная от мира, от цветов и деревьев – вместо них только камни и зной, впитавшийся во все поры камней. Серые гадюки, серые ящерицы, безжизненно лежащие на камнях – только их глаза были живыми: две черные точки величиной с игольное ушко, и их язычок…
Даже в этих мертвых лунных ущельях то тут, то там попадаются источники. Мы нашли один такой – круглую яму, наполненную водой, зеркальную поверхность которой едва-едва колыхала струйка воды, словно там билось сердце маленькой птички.
Мы пили лежа, упираясь руками в землю. Сонные мулы стояли рядом, а овцы на склоне сбились в круг, опустив головы, и искали собственную тень. Они ждали, когда кончится день.
В полузабытьи мы начали подъем на второй перевал. Даже погонщики перестали петь, хотя их пение невероятно созвучно сонному шагу вереницы мулов, овеваемых полуденным горным ветром.
Мы поднялись выше границы леса. Над нами скалы, которые низвергаются в небо, как прибрежные скалы низвергаются в море. Внезапно появляются верблюды, похожие на мифических животных, они вытягивают длинные шеи и шагают параллельно узким полосам травы. Дружно щиплют траву и дружно поднимают шеи. Они останавливаются над нами и кажутся такими большими и грозными, что мы боимся, как бы они не бросились с небес вниз, на нас. Но они идут дальше, тряся горбами, ступая своими голенастыми ногами, и мы встречаемся с ними в верхней точке перевала. А за ними уже открывается волшебный вид – пирамида Дамаванда.
Теперь мы всё время двигаемся в сторону Дамаванда. Пологий спуск с перевала ведет в каменное ущелье и потом в широкую долину. У нас уходит целый час на то, чтобы пересечь ее; Дамаванд в конце долины не меняется в размерах, как Луна, это гладкая пирамида, с какой стороны на него ни посмотри. Зимой он белый, неземной белизны, как облака. Сейчас, в июле, он полосатый, как зебра. Наверху можно разглядеть клубы сернистого дыма, выходящего из древнего кратера Бикни. Так назвали эту гору ассирийцы, когда записали, что новый народ «дальних мидян» расселился у ее подножия, – но они не знали о том, что когда-то она была огнедышащей. Вулкан потух три тысячи лет назад! В незапамятные времена!