Марат жил на четвертом этаже старой хрущевской пятиэтажки, уже не первый год дожидавшейся своей очереди пойти на снос. Сбережений свежеиспеченного чемпиона России по боям без правил пока хватило лишь на однокомнатную клетушку в этом ветхом курятнике, но Дугоев радовался тому, что имел: как ни крути, это было его собственное, заработанное своим трудом и приобретенное на вполне законных основаниях жилье, да не где-нибудь, а в самой Москве. Это только начало; когда он станет чемпионом мира, всё, в том числе и уровень его благосостояния, изменится, будто по волшебству. Так говорил Ник-Ник, а уж он-то врать не станет!
Словом, поднимаясь по лестнице к себе на четвертый этаж, Марат был уже абсолютно спокоен и даже начал позевывать в волосатый кулак: часы показывали половину второго, а ложиться, в чем бы ни обвинял его сгоряча Ник-Ник, он привык рано — режим есть режим. Тренер шел за ним, отставая на две ступеньки, и монотонно бубнил что-то умиротворяющее — про то, что он этого так не оставит, что у него полно знакомых в МВД и даже на Лубянке, что они не откажутся помочь своему наставнику в таком пустяковом деле и что злоумышленники очень скоро поймут, что задрали хвост не на того человека, и пожалеют, что не умерли в колыбели от какого-нибудь, не к ночи будь помянут, коклюша.
Одолев последний лестничный марш, Марат остановился так резко, что продолжающий бубнить и грозиться Ник-Ник с разгона воткнулся головой ему в поясницу. Дверь, ведущая в квартиру Дугоева, располагалась точно напротив лестницы, и, едва взглянув на нее, Черный Барс понял, что ничего не кончилось. Там так и было написано: «Это только начало».
Написано было не на чем попало, а на стандартной бумажной мишени, отпечатанной типографским способом и прилепленной к двери с помощью комка жевательной резинки. Мишень была пробита точно по центру, так что от пропечатанной там десятки остался только намек; «Это только начало» было написано сверху, а снизу, по белому полю, на жаргоне стрелков именуемому молоком, красовалось выведенное от руки теми же печатными буквами дополнение: «Гуд бай, Америка!»
Тут в воспоминаниях Марата опять наблюдался провал, но в этом-то как раз и не было ничего удивительного: он никогда не мог вспомнить, что говорил и делал во время изредка накатывающих на него припадков неконтролируемого бешенства. Так, например, он даже под страхом смерти не сумел бы вспомнить подробности заключительного раунда боя за титул чемпиона России. Ник-Ник утверждал, что, если бы его не оттащили, соперник, а возможно и рефери, не пережил бы тот вечер. У Марата не было оснований не верить тренеру, но вспомнить, как все это происходило, он был просто не в состоянии.
Так вышло и на этот раз. Помнилась дверь с прилепленной посередке мишенью, а потом — сразу, без перехода — разгромленная кухня, хлещущая из крана в раковину вода, промокшая спереди футболка, стакан, лязгающий о передние зубы, и перепуганный насмерть Ник-Ник, дрожащей рукой сующий ему в рот какие-то таблетки со словами: «Глотай, сынок, глотай. Тихо, тихо, все нормально. Ты просто проглоти, увидишь, как сразу полегчает. А если заснуть не сможешь, прими еще, только аккуратно, не перестарайся, таблеточки сильные…»
Заснуть он, судя по всему, не смог и по совету тренера наглотался таблеток, по неопытности хватив лишку — отсюда и позднее пробуждение, и сопутствующие ему ощущения. Что ж, с этим он, по крайней мере, разобрался; разобраться с остальным будет не так просто, но всему свое время.
— Ладно, — хрипло сказал он в трубку, — все нормально. Я уже в порядке.
— Вот и хорошо, — не без сомнения похвалил Ник-Ник. — Сиди дома, никуда не выходи. Как закончу, заеду к тебе, расскажу что да как.
— Хорошо, — безропотно согласился Марат, — буду ждать. Удачи тебе, уважаемый.
Бросив телефон на тумбочку, он натянул спортивные брюки и майку, сунул босые ноги в тапочки и, шаркая задниками, как старик, побрел на кухню заваривать зеленый чай.
Глава 4
Джип мягко перевалил через рельсы заросшей бурьяном узкоколейки и пошел петлять в мрачном лабиринте узких замусоренных проездов между полуразрушенными корпусами опустевших много лет назад заводских цехов. Денек выдался ясный, солнечный, но освещение никак не влияло на производимое этим местом гнетущее впечатление. Вокруг не было видно никаких признаков жизни, даже бродячие кошки и собаки обходили завод стороной, поскольку тут им было нечем поживиться.