— Мистер Макги отправится со мной в редакцию и подтвердит.
Бакльберри сверкнул взглядом в мою сторону:
— Спросите его.
Она повернулась ко мне, и я с грустью отрицательно покачал головой.
— Мерзкий негодяй, — прошептала она.
— Дорогая Изабелл, такова реальность, о которой я вам напоминал. По-моему, я догадываюсь, какие шаги теперь собирается предпринять шериф Бакльберри. Выслушаем его.
— Я, мисс, прочешу весь округ и выявлю высоких, худых брюнетов со шрамом на шее справа; найдем также всех грудастых блондинок, у которых есть светлые платья и красные босоножки. Если при этом что-то и упустим, разберемся позже, но с этих людей не спустим глаз, найдем хоть одного из парочки. И возьмем его в такой оборот, что станет на коленях молить, чтоб его выслушали. Если же поступить по-вашему, возможно, они никогда сюда не вернутся. И лучше держать в руках одного из них, чём десять тысяч скаутов, слоняющихся по округу. Проверим каждое дальнобойное ружье в этих краях. Завтра пошлю двух дошлых индейцев обыскать холм севернее над дачей. Прикажу выяснить в лаборатории, какую взрывчатку использовали для завала дороги и каково ее происхождение.
— Где мой брат?! — не желая вникать в то, что говорил шериф, вскричала Изабелл.
Вздохнув, он полез в ящик стола и, плеснув в стакан виски, подошел к ней.
— Я не пью!
— Господи, девочка, мы же не на вечеринке с коктейлями. Это лекарство — примите!
Схватив стакан и покосившись в мою сторону, она выпила залпом и тут же поперхнулась, закашлялась.
— А чем заняться мне? — спросил я.
— Попытайтесь ее утихомирить.
— А кроме того?
— Кроме — ничего, держитесь в стороне.
— Почему вы не хотите сказать Джасу правду?
— Потому что шальной мужик мне такой же помощник, как и взбалмошная дамочка.
Изабелл с искаженным лицом вскинула руки, сжатые в кулак, закричала:
— Найдите моего брата!
— О Господи! — беспомощно произнес Бакльберри. — Что делать?
Казалось, что в этот момент ему больше всего хочется лечь головой на стол и расплакаться.
Я попытался подойти с другой стороны.
— Разумные доводы на нее подействуют, шериф. Это ведь истинная интеллектуалка. И недотрога, этакая мимоза. У них с братом не совсем здоровые отношения, какой-то ненормальный симбиоз. Ей двадцать шесть, потому и кажется взрослой. Но вы же сами видите — детские приступы буйства. У нее ограниченные контакты с действительностью. Весьма неуравновешенная особа, рано или поздно это доведет ее до психушки, проще всего засунуть ее туда уже сейчас. Вы ведь имеете такое право? Мы с лейтенантом засвидетельствуем, что она ведет себя как опасный безумец. В самом деле, шериф, окажите любезность, да и мне развяжете руки. Кто-то ведь в самом деле считает, что это сфабрикованное бегство — достаточное доказательство, несмотря на то, что я был свидетелем смерти Моны. Но если окажется недостаточным, станут исправлять ошибки, и, возможно, одна из них — оставить меня в живых. Так что ради всех, в том числе и ради ее брата, будет самое лучшее, если вы смогли бы изолировать ее куда-нибудь на время и подержать на транквилизаторах.
Он-то видел, как я ему подмигивал, но она этого не замечала. Шериф охотно включился в игру:
— Отличная идея, Макги, поздравляю. Мисс Уэбб, в городской лечебнице вам будет обеспечен прекрасный уход.
В первые мгновения мне показалось, что я переборщил. Быстро, как невменяемая, она метала взгляд от одного к другому, третьему, и в ее удивительно голубых глазах мелькнул блеск подлинного безумства. Потом, крепко ухватившись за ручки кресла, она застыла с закрытыми глазами, опустив голову. Дышала громко, глубоко, так что округлая грудь вздымалась под желтой блузкой. Через минуту дыхание выровнялось, руки расслабились, она, превозмогая себя, подняла голову и, глядя на Бакльберри, сдержанно произнесла:
— Разве не естественно, что судьба брата взволновала меня?
— Я понимаю, мисс.
— Конечно, вы разбираетесь в таких делах гораздо лучше меня, шериф. Я прошу только об одном. Обдумайте все. Жена Йомена мертва — ей вы ничем не поможете. Неизвестно, жив ли мой брат. Мне кажется, вы должны в первую очередь заняться им. Его увезли из дома. Похищение ведь считается преступлением во всех штатах.
— У нас нет доказательств, что его похитили. Только подозрения.
— Если вы дадите слово в первую очередь заняться поисками моего брата, обещаю, что буду… держать себя в руках.
— Даю слово, обещаю.
Взяв сумочку, она нерешительно поднялась, вроде бы собираясь уйти:
— Нельзя ли мистеру Макги отвезти меня домой?
— Как только что-то узнаем, мисс, сразу свяжемся с вами.
Я вышел вместе с нею. Она, пошатываясь, оперлась на мою руку, неуверенно двигаясь к выходу, но вдруг остановилась, прижалась спиной к стене и, склонив голову с закрытыми глазами, тяжело задышала.
— Ну-ну, все в порядке, — подбодрил я ее.
Все еще не открывая глаз, она сказала:
— Нужно еще привыкнуть к сознанию, что человек ничего не значит.
— То есть?
— Взглянуть правде в глаза всегда больно. — Она серьезно смотрела на меня. — Вы знаете, отец мой был изворотлив, как угорь, и совершенно посредственный художник, а мама очень неумна. А добросовестно преподававший брат как человек ничего собой не представлял. Когда он понял, что напрасно терял время, то огляделся по сторонам и нашел приют в третьеразрядном университете, как у Христа за пазухой. Так с какой стати шерифу о нем беспокоиться, считаться с ним? Жить иллюзиями гораздо легче, Тревис. Прекрасные родители, благородный брат, возвышенное признание, преданность. Загадочная принцесса с умной, печальной улыбкой. О Боже, Тревис, если человек лишается иллюзий, что у него остается?
— Пойдемте, Изабелл.
Взяв за руку, я повел ее к дверям.
— Что мне, по их мнению, делать? — причитала она. Я понимал, что она имеет в виду не полицию, — может, думала о родителях. А возможно, обо всех вместе — родителях, брате, знакомых, которые твердили когда-то: «Вы только посмотрите, что за умница эта девочка!»
Мы прошли с ней через площадь, залитую бронзовым светом заходящего солнца, к нанятому мною автомобилю, стоявшему в тени на боковой улочке. Я помог Изабелл сесть, а когда обошел машину и сел за руль, заметил, что ее сотрясает дрожь. Казалось, стоит ей разжать челюсти, и послышится дробь, выбиваемая зубами.
— Изабелл!
Она круто повернулась ко мне с перекошенным горечью ртом:
— Что вы понимаете в отношениях! Ненормальный симбиоз! Ограниченные контакты с действительностью! Как вы смеете притворяться, что распознаете интеллектуальный уровень? Это вы-то, мистер Макги, с вашим отвратительным, убогим высокомерием? Ах, вы такой умный, сообразительный, усвоили пару потрепанных, циничных фраз, и вот уже считаете себя вправе иронично относиться ко мне. И обращаетесь со мной так бессовестно высокомерно и снисходительно! У вас на все готов ответ, а если не устраивает вопрос, пускаете в ход кулаки, тычки или презрительно изображаете, что вам просто смешны такие вопросы. Вы силач, но по-настоящему не стоите и мизинца таких, каким был мой брат.
Глаза ее расширились и затуманились.
— Был… — повторила тихонько. Она сама распяла себя на кресте и сейчас бессильно поникла на нем.
Безоглядно отдавшись горю, она уронила голову на колени, и сквозь стиснутые зубы порой вырывались свистящие всхлипывания. Не обращая внимания на слабое сопротивление, я привлек ее к себе на грудь, прижав голову к плечу, похлопывая по напряженной спине. Она прильнула ко мне, напоминая одинокого путника в тонущей лодке среди бушующего моря. Я успокаивал ее как ребенка:
— Ничего не поделаешь. Просто поплачь, дорогая.
Чувствовалось, как она старается превозмочь волнение, как нараставшее чудовищное напряжение наконец вылилось в громкие рыдания, напоминающие плач какого-то животного. Все мускулы расслабились, она перестала сдерживаться, отдаваясь судорожным приступам отчаяния, хоть на мгновение высвобождаясь от той страшной тюрьмы, в которой существуют сложные личности, обреченные оценивать себя со стороны. Подбежала стайка мальчишек, которые уставились на нас через стекло, ухмыляясь, хихикая, жестикулируя, а затем исчезли. Ритмичные приступы плача теряли силу, девушка успокаивалась. С упорством больного или очень пьяного человека она постепенно отдалялась, отстранялась от меня, опустошенная и усталая.