Дженни обещала подвезти Стефани на своей машине. Энджи вышла с ними, вроде бы собираясь тоже отправиться домой в своем маленьком сером “рено”, но стоило им отъехать, вернулась обратно и, зайдя в телефонную кабинку, набрала номер конторы Джеса. Раздалось восемь гудков, потом десять, и, когда она уже решила дождаться пятнадцати, Джес поднял трубку.
— Это Энджи, Джес. Энджи Пауэлл. Я так и знала, что ты еще работаешь.
— Хочешь сказать — знала, почему я должен работать.
— Думаю, что да. Хотела сказать тебе, что завтра до трех ты должен принести почти все досье.
— Кому их передадут?
— Этого я действительно не знаю, Джес.
— Клянусь, он вел себя как спятивший. Ни с того ни с сего. Вышвырнуть меня… буквально вышвырнуть! Ты же была при этом. Видела когда-нибудь что-то подобное?
— Никогда, Джес. Ни разу. Честное слово, он на себя не похож, с тех пор как она умерла.
— Это уж точно.
— Но через какое-то время он опять станет прежним.
— Слишком поздно для меня.
— Это еще как посмотреть.
Он осторожно спросил:
— Что ты имеешь в виду, Энджи?
— Мне вообще не следовало бы с тобой говорить.
— Ну и?..
— Но в самом деле ты ему очень помогал. Я-то знаю, как ты ему нужен.
— Конечно. Попробуй ему это сказать.
— Уже пробовала.
— Спасибо, Энджи. Старайся и дальше.
— По-моему, больше всего это зависит от тебя. Если ты еще хочешь работать на него после того, что он сделал.
— Хочу. Поверь, меня не так легко оскорбить.
— Ну… у меня есть кое-какие идеи.
— Например?
— Думаю, они тебе подойдут. Но по телефону не могу сказать. И встречаться нам не следует.
— Почему?
— Кто-нибудь увидит нас вместе. И будет нехорошо, если об этом узнает мистер Сэм. В нынешнем состоянии он, возможно, вообще не поймет, что я встретилась с тобой только для того, чтобы помочь ему. Знаешь, Джес, до тебя мне дела нет. Я просто хочу, чтобы у мистера Сэма был первоклассный помощник в его неприятностях.
— Никто нас и не увидит вместе.
— И никому не скажешь, что мы встретимся?
— Ни единой душе.
— И что ты предлагаешь?
— Может, зайдешь ко мне?
— Ох, нет. Не годится, Джес.
— Сэм хочет меня видеть, звонил мне. Злой как черт. Нисколько не успокоился.
— Зачем он хочет с тобой встретиться?
— Этого не говорил.
— Вы встречаетесь сегодня вечером?
— Нет. С ним невозможно говорить разумно. Если у тебя есть идеи насчет него, ей-богу, я этого не забуду.
— Мне сейчас нужно домой — мама всегда меня поджидает, но потом я могла бы снова улизнуть. Если мы немножко покатаемся в твоей машине, я бы рассказала, что придумала. Может, что и получится. Если ты сразу после полуночи подъехал бы на Тайлер-стрит к мебельному складу, где был пожар, от моего дома там рукой подать.
— Понял, Энджи, поверь, я очень тебе благодарен.
— Может, ничего и не смогу сделать, Джес.
— Но меня радует и то, что ты готова попытаться.
— Только потому, что думаю о пользе для мистера Сэма.
— Разумеется, Энджи.
При выходе из кафе ее остановил Эрни:
— Ты ведь знаешь Пэм — мою младшую сестру. Ее приняли в Джейнсвилл, как ей хотелось, а теперь она вообразила, что нужно было поступать в коммерческое училище. Вот я и хочу тебя расспросить о той школе в Орландо, где ты училась.
Энджи, внимательно выслушав его, сказала:
— Не думаю, что это хорошо для девушки, проживающей не дома. Я жила у своей тетки.
— Думаешь, выйдет там из нее что-то путное?
— Все зависит от того, насколько твердо она сделала выбор, Эрни. Там могут научить, только если человек хочет трудиться. Я ведь туда поехала, чтобы выучиться на медсестру.
— В самом деле, Энджи?
— Ну да. Собиралась идти в миссионеры. Училась хорошо — по анатомии, по другим предметам, но оказалось, что я не выношу крови: увижу каплю — и падаю как подкошенная. Пришлось перейти в коммерческое училище, выучилась на секретаршу.
— Но это хорошее заведение?
— Конечно, Эрни, если человек хочет работать.
— Не уверен, хочет ли Пэм вообще где-нибудь работать. Энджи, я получил бракованный секундомер, можем его сразу испробовать. Как ты смотришь, если махнем в воскресенье? Поставим воротца и устроим бег с препятствиями.
Она с упреком посмотрела на него:
— Эрни, ты же знаешь меня! Тот прищелкнул пальцами.
— Воскресенье. Совсем вылетело из головы, Энджи.
— В любой другой день, если тебе удобно, Эрни, — утром или после работы.
— Дам тебе знать.
Усевшись в машину, она отправилась домой. Тротуар уже просох, но в сточных канавах блестели лужи. Завела машину во двор, к задним дверям, и прошла в кухню. Миссис Пауэлл восседала за кухонным столом, размещая в тетради зеленые марки. Огромная, почти такого роста, как Энджи, но до смешного толста — над туфлями громоздились складки жира, а маленький, сжатый рот терялся среди обвислых щек. Небольшой носик и такие же, как у дочери, лавандово-голубые глаза, обрамленные короткими, щетинистыми ресничками. Несмотря на непомерный вес, она была весьма деятельной особой, участвовала в церковных службах и благотворительности, отличаясь твердостью устоев и подозрительностью, зорко схватывая малейшее отклонение от норм и безжалостно обличая греховность света. Джимми Пауэлл, ее безгласный, щуплый супруг, уже двадцать лет служил на почте.
Миссис Пауэлл с явным неудовольствием смерила дочь с головы до ног.
— Должна сказать тебе, Энджела, что быть председателем совета по нравственности печати — для меня работа весьма неблагодарная, я сегодня целых полдня потратила на удаление скверных журналов и фотографий с оголенными бабами из киоска при суде, а ты в это время слоняешься ночью одна в короткой юбчонке, едва прикрывающий зад.
— Ах, мамочка, прошу тебя! Я же сто раз говорила, что…
— Конечно, ты всегда твердишь, что, когда плаваешь, на тебе одежды еще меньше. Если встретишь на прогулке лагерь нудистов, наверно, тоже все с себя сбросишь, и потому только, что все они голые. Я ведь старалась воспитать тебя доброй христианкой, а ты ходишь так, чтоб покрасоваться и вызвать у мужчин мерзкие мысли.
— Мамочка, я же не могу отвечать за чужие мысли.
— И приходишь на двадцать минут позже, и заговариваешь мне зубы, а откуда мне знать, что ты не валялась в кустах и не занималась дьявольскими забавами, не предавалась плотским утехам?
— Мама, мы с Алмой, Дженни и Стефани, как обычно, зашли к Эрни, взяли сандвичи и заболтались, возможно, дольше, чем всегда.
— Опять о мерзостях?
— Мамочка!
— Знаю я этих конторских вертихвосток. И не возражай!
— Мам, а мы выиграли.
— Опять? Замечательно, Энджи!
— Во второй игре я взяла двести одиннадцать очков, и Дженни тоже везло как никогда.
Она притворно зевнула, похлопывая себя по губам.
— Устала я сегодня, мамочка. И не надо за меня беспокоиться. — Обойдя стол, она поцеловала мать. — Никогда не сделаю ничего такого, за что тебе бы пришлось краснеть.
— Ты хорошая девочка, Энджи. Но я все равно за тебя волнуюсь. Дьявол подстерегает на каждом шагу. Парень наговорит сладких слов; если им поверишь, тут же окажется, что на уме у него одно — уложить тебя на спину и творить с тобой те мерзости. Таков уж мир с тех пор, как нас изгнали из рая. Я не эгоистка. Сто раз говорила тебе: лучше обойдусь без внучат, лишь бы тебе не пришлось терпеть постыдные супружеские обязанности, когда жена вообще не имеет никаких прав, а какой-то мерзавец превращает ее в сосуд скверны для своих животных потребностей. А она из ночи в ночь засыпает в слезах, оттого что он ее опозорил и осквернил.
— Тебе нечего опасаться, мамочка. Я готова лучше умереть.