— Да-да… — неловко зашевелилась та в кресле.
— Надеюсь, — заметил мистер Уошберн, — этот поворот станет финалом столь безобразного дела.
— Или началом, — неопределенно протянул Глисон.
— Я полагал, вы выстроили дело против Майлса. Теперь он мертв… Было ли это самоубийство, несчастный случай — кто теперь узнает, как он умер?.. Факт тот, что человек, которого собирались арестовать за убийство, мертв, и значит, дело… Господи, смотрите!
Мистер Уошберн отскочил, и все мы повернулись, чтобы взглянуть на тело. Простыня, которая его закрывала, загорелась от продолжавшей тлеть головы, и желтое пламя, подобно нарциссу, расцвело на белой ткани. Однако я не видел, чем все кончилось, так как поспешил последовать за стремительным броском мистера Уошберна, самым решительным образом устремившегося вниз по лестнице.
3
Сначала мне, как и патрону, читать газеты просто не хотелось. Но, разумеется, мы вместе их прочли… и, разумеется, в тягостном молчании.
«Смерть в балете»… «Самоубийство мужа убитой балерины»… «Таинственная смерть подозреваемого в убийстве»… «Вторая смерть в балетной труппе».
Нет нужды говорить, что наша новость заняла первые страницы всех ведущих газет. Покончив с ними, мы переглянулись. К счастью, в этот момент позвонила Альма Эддердейл, что позволило мне отправиться в Метрополитен-опера.
Возле служебного входа собралась толпа, но без какой-либо определенной цели: просто люди собрались у места, где произошло убийство… а точнее, где может скрываться убийца. Я пробился сквозь них и сразу отправился в гримерную Джейн. Когда ночью я вернулся из квартиры Саттона, она уже спала, а когда в девять утра уходил из дому, чтобы помочь мистеру Уошберну справиться с репортерами, которые на целых три часа превратили наш офис в ад, еще спала.
Она зашивала один из своих костюмов, день был ужасно жарким, и на ней ничего не было.
Я подарил ей долгий страстный поцелуй, так далеко откинув назад кресло, в котором она сидела, что ей пришлось высоко задрать ноги, чтобы сохранить равновесие.
— Это правда? — спросила Джейн, когда мы закончили и я успокоился.
Я кивнул.
— Глисона уже видела?
— Я не увижусь с ним часов до четырех. Майлс покончил с собой, да?
— Думаю, да.
— Но как же это случилось? Ты его видел?
При воспоминании об этом зрелище меня передернуло.
— Сейчас расскажу. Кошмарная картина, хуже чем на войне… По крайней мере там обычно смотришь на людей, которых не знаешь… И кроме того, там их много…
— Но газеты намекают, что его убили.
— Я в это не верю.
— Как же он мог с собой покончить таким странным образом?
— Возможно, он потерял сознание… Ты же знаешь, он принимал наркотики… Помнишь, я тебе рассказывал, как нашел его, когда он потерял сознание на следующий день после смерти Эллы.
— Будем надеяться, на этом неприятности закончатся.
— Я тоже надеюсь…
Но я-то знал, что неприятности не кончатся. Я предпочитал называть это словом «неприятности», как делают обычно негритянские священники.
— Как держится труппа?
— Все перепутаны до смерти, — улыбнулась Джейн. — Убеждены, что где-то рядом бродит маньяк… Теперь повсюду ходят парами, даже в уборную.
— Что мне всегда нравилось в артистах балета, так это полное отсутствие воображения.
— Иногда мне кажется, что ты недолюбливаешь балетных…
— Видишь ли, я… я… — мычал я, запирая дверь. — Зато тебя я обожаю!
И, изнывая от желания, я кинулся к ней. Прежде чем она успела выразить свое неудовольствие, я уже выскользнул из одежды, мы очутились на полу и занялись игрой в папочку и мамочку, как обычно говаривала Игланова…
Джейн предпочитала старомодную позицию лицом к лицу, без лишних метаний и выкрутасов… Я был с ней полностью согласен, по крайней мере в такую жару, — все прочее требовало гораздо больших затрат энергии. Кончив, мы еще немножко полежали рядом на холодном грязном полу.
— Нам не следовало этого делать, — наконец протянула Джейн.
— Но почему? Мы и так пропустили целую ночь. По крайней мере я.
— Я тоже.
— Ты уверена, что с сенатором у тебя ничего не было?
— С кем?
— С крупным мужчиной средних лет, таким седовласым, краснолицым… Ты с ним говорила на приеме…
— Ах, с ним! Так он — сенатор?
— Ну да.
— Он сказал, что он — брокер, и его зовут Хаскел.
— Надеюсь, деньги ты взяла вперед?
— Не говори гадостей.
Стук в дверь стремительно поднял нас на ноги.
— Секундочку, — откликнулась Джейн спокойным голосом человека, привыкшего не терять голову в трудных ситуациях.