Но я не мог ждать. На самом деле я не слишком беспокоился за Джейн. Ее невиновность была очевидна, и если даже ее обвинят, то ничего доказать не смогут. В этом я был уверен. Но даже если справедливость восторжествует, на ней на всю жизнь останется пятно, и всегда будут вспоминать, что ее обвиняли в убийстве. На этот счет я мог припомнить историю с одной знаменитой звездой музыкальной комедии еще в тридцатые годы.
Несколько минут я посидел за столом мистера Уошберна, причем еще никогда в жизни не был так обеспокоен. Лениво взяв огрызок карандаша, я начал выписывать имена: Игланова, Уилбур, Алеша, Уошберн, Луи… потом остановился и в самом низу приписал имя Джейн. Затем осторожно и почти машинально обвел ее имя кружочком. Это было похоже на стену, ее защищающую.
Я был уверен, что один из шестерых несет ответственность за все убийства. Но кто?
Должен признаться, если бы решающее слово было за мной, убийца вполне мог остаться на свободе. Саттоны и Магда для меня ничего не значили; если они кому-то не нравились или кто-то боялся их настолько, что готов был убить, это не мое дело. Конечно, это бессердечный взгляд на вещи, но помните: подозреваемые мне были симпатичны, по крайней мере большая их часть, и я никому не желал вреда…
Я не крестоносец и не реформатор и не питаю особой страсти к торжеству справедливости… По крайней мере, не таким безумным способом, каким она реализуется в нашем мире. Официальные убийства, частные убийства… Какая разница? В общем не такая уж большая, если только не замешаны вы сами или тот, кто вам дорог.
Чем больше я об этом думал, тем больше злился.
С самым суровым видом я написал вверху страницы «Зачем?», подумал и следом написал «Как?».
Даже одна попытка ввести какую-то методику принесла пользу. По крайней мере все было передо мной… как кроссворд или ребус. Если бы только удалось заполнить пустые места под каждым заголовком, я смог бы все понять, не выходя из-за стола. Как видите, я обладал той счастливой верой в логику, которую может дать только либеральное воспитание.
Игланова…
Зачем? Ну, не хотела уходить на пенсию. Знала, что мистер Уошберн не сможет найти другую приму, которая обеспечила бы кассовые сборы в течение по меньшей мере года… если не считать Эллу Саттон. Мотив — вполне достаточный для столь решительной натуры, как Игланова.
Что же касается Майлса и Магды, я был убежден, что их смерть была связана со смертью Эллы, что их убили потому, что они знали, кто убийца… Это позволяло успешно заполнить графу «Зачем?», относящуюся к их смерти.
Значит, важнее всего первое убийство. Кто хотел убить Эллу Саттон, у кого был самый сильный из известных мотивов? Ответ только один: Игланова. Когда она могла осуществить эти убийства?
Ну, она находилась в театре почти непрерывно с начала генеральной репетиции и до окончания спектакля. Она могла в любое время перерезать трос. А Майлс? Она была на приеме Альмы Эддердейл и могла в любое время с него уйти, добраться до квартиры Майлса и подняться туда по пожарной лестнице, оставшись незамеченной полицией.
Правда, даже убедившись, что она вполне могла попасть в квартиру Майлса, я продолжал испытывать некоторую неудовлетворенность: это не соответствовало ее характеру. Игланова могла в припадке ярости уничтожить соперницу, но трудно было представить великую балерину, карабкающуюся среди ночи по пожарной лестнице. Конечно, все возможно…
Что же касается Магды… ну, вытолкнуть ее из окна мог любой из шести подозреваемых. Когда на репетиции объявили перерыв, воцарилась такая сумятица, что кто угодно мог пройти вслед за Магдой в классную комнату, вытолкнуть ее из окна и никем не замеченным проскользнуть обратно.
Поэтому я с сожалением зачеркнул слово «Как?», написанное наверху страницы. Оно ничего не давало или, наоборот, давало слишком многое: ни у кого не было алиби. Каждый раз славная шестерка оказывалась в одном и том же месте приблизительно в одно и то же время, и у всех них были равные возможности совершить преступления. Поэтому вместо слова «Как?» я нарисовал большой вопросительный знак над колонкой, расположенной рядом с колонкой «Зачем?». Загадка оставалась неразрешимой.
Рядом с фамилией Иглановой я написал «Ножницы». Если она перерезала трос, то зачем оставила ножницы в своей гримерной? Этой задачи я решить не мог и перешел к следующей фамилии в списке.
Уилбур.
Зачем? Это известно только Господу. Он не очень ладил с Саттон, но было совершенно ясно, что если Уилбур по какой-то неизвестной причине ее ненавидел, то вряд ли пришел бы работать в одной труппе с ней и ставить для нее совершенно новый балет. Ревновал ли он ее? Нет. Начнем с того, что ему не нравились женщины, поэтому их любовные интересы не перекрывались. Профессиональная ревность? Насколько я мог судить, нет. Может быть, что-то в прошлом? Какие-то секреты? Почему они ссорились с Эллой в тот день, когда ее убили?