— Некая женщина по имени Энн Барвелл в течение двадцати лет являлась секретарем Хэрриет Хаверхилл, — начал он. — После кончины своей работодательницы она, по-видимому, впала в депрессию и попросила предоставить ей отпуск, чтобы прийти в себя. В настоящее время она остановилась в доме своих родственников в… — он вопросительно посмотрел на меня.
— На острове Хилтон-Хед, — подсказал я.
— Южная Каролина, — добавил Сол. — Классное местечко, насколько мне известно.
— Надеюсь, вам удастся убедиться в этом собственными глазами. Я хотел бы попросить вас, когда вам позволит время, встретиться с мисс Барвелл. Мне необходимо прояснить всего лишь один вопрос: сообщала ли ей миссис Хаверхилл в устной или письменной форме о своем намерении предоставить своему племяннику пост издателя «Газетт». Любые другие подробности, само собой, также пойдут нам на пользу.
— Я смогу отправиться завтра утром, — кивая ответил Сол.
— Удовлетворительно. Арчи снабдит вас средствами на расходы, передаст адрес женщины и объяснит, как туда добраться.
— В последнем нет нужды. Вполне достаточно названия улицы и номера дома. Насколько я понимаю, вы хотите, чтобы я вернулся завтра к вечеру?
— Острой необходимости в этом нет, — ответил, скривившись, Вульф. — В любом случае, о результате вы сможете сообщить по телефону.
Я понимал, почему Вульф не настаивает на немедленном возвращении. Он не хотел, чтобы Сол проделал столь утомительное путешествие в один день; ему казалось ужасным, что за столь короткий срок человеку придется четыре раза лететь на аэроплане и дважды вести автомобиль. По мнению Вульфа, четыре полета можно пережить лишь за годы и годы. Сол, зная Вульфа почти так же хорошо, как и я, ответил, что решит о времени возвращения на месте, но в любом случае найдет способ завтра с нами связаться.
Если вас интересует, почему Вульф, вместо того чтобы тратить сотни долларов на поездку детектива, просто не поднял телефонную трубку и напрямую не спросил Энн Барвелл, то вам следует знать следующее: у нас телефонные аппараты поставлены на письменных столах, в спальнях, кухне и в оранжерее; Вульф воспринимает их как полезные инструменты, но при этом недолюбливает и пользуется ими только в том случае, когда личный контакт нецелесообразен или невозможен. Он задает вопросы по телефону так же неохотно, как я преследую подозреваемого без своего «марли» в наплечной кобуре.
— Выражение лица и глаз, движения корпуса и рук — все то, что можно назвать языком тела, — сказал он мне однажды, — незаменимы в ходе допроса. Лишиться возможности наблюдать за собеседником — значит оказаться мореплавателем без руля и ветрил, без компаса и секстанта.
После окончания беседы, пообещав Солу поскорей раздобыть для него адрес, я открыл сейф и отмусолил тысячу в потертых бумажках по пятьдесят и двадцать баксов.
— Приятного путешествия, — сказал я, провожая его к дверям. — Веди машину аккуратнее, ты же знаешь, что люди говорят об этих копах с юга.
Он хмыкнул, показал мне большой палец и удалился, шагая через две ступеньки. Я закрыл дверь и смотрел ему вслед, думая, что помирал бы сейчас от зависти, если бы не знал, что менее чем через месяц мне предстоит провести целую неделю на Виргинских островах с Лили Роуэн.
После того как Вульф вознесся в оранжерею, я позвонил Лону, который, даже без большой ругани, сообщил мне адрес Энн Барвелл в Южной Каролине. Я заверил, что дама не будет подвергнута запугиванию или иным видам насилия, и пообещал, что в том случае, если она пожалуется на плохое обращение, я отдам весь мой выигрыш за пять последующих четвергов. В ответ Лон заржал и напомнил о моих последних результатах в покере. Одним словом, он смягчился, попросил подождать и через пару минут выдал требуемые сведения, которые я и передал Солу.
— Вылетаю завтра первым рейсом на Атланту, — сказал тот.
Я пожелал ему счастливого пути, не забыв еще раз напомнить о нравах южных дорожных фараонов.
Остаток дня прошел без событий, если не считать разгоревшегося во время ужина спора между мной и Вульфом. Мы разошлись во взглядах на то, следует ли платить студентам-спортсменам. Я считал, что надо платить в открытую, чтобы положить конец очковтирательству. Вульф же настаивал на применении более жестких санкций за нарушение любительского статуса. Я посчитал себя победителем по очкам, так как вообще не верил в возможность вернуть университетскому спорту любительский статус.
В четверг с утра я чувствовал себя как на иголках, главным образом потому, что ничего не происходило. Когда в одиннадцать часов Вульф спустился из оранжереи, его, по-видимому, совершенно не интересовали такие земные проблемы, как убийства и отношения с клиентами. Он предпочел делить свое время между кроссвордом в «Таймс», словарем Уэбстера и новой книгой «Революция в науке», сочиненной неким Дж. Бернардом Коэном. Я был уверен, что своим присутствием действую ему на нервы, так же как он действовал на мои. Поэтому в одиннадцать сорок я, отодвинув с шумом кресло, поднялся, потянулся и громогласно объявил, что отправляюсь прогуляться. Реакции со стороны Вульфа, естественно, не последовало.