— Ну?
— Сможешь повторить такое же мясо?
— Я сделаю его лучше, Паша! — вскричал Халандовский в полном восторге от предстоящей встречи.
— Лучше не бывает. — Пафнутьев встал и направился в прихожую.
— Паша! — На глаза Халандовского, кажется, навернулись слезы благодарности. — Неужели не шутишь?
— Есть вещи, которыми не шутят, — сурово ответил Пафнутьев.
Был поздний вечер, почти ночь, дорога оказалась свободна, весенний воздух хорошо охлаждал мотор, и машина мчалась на предельной скорости. Микроавтобус был заполнен полностью. Впереди, рядом с водителем, мясисто и непоколебимо, с чувством правоты во всем, что его касалось хоть в малой степени, сидел Шаланда. Разговаривал, не оборачиваясь, и была в его спине, в загривке, в развороте плеч какая-то скрытая обида, будто все остальные вынуждали его поступить хуже, чем он хотел, заставляли в чем-то отступиться от самого себя.
А дальше, за шаландовской спиной, расположились остальные. Нервно вздрагивая во сне, Худолей спал, прислонившись головой к холодному стеклу. На коленях у него стояла сумка со всем имуществом, которое положено иметь эксперту при выезде на место происшествия. Пафнутьев молча смотрел на ночную дорогу, на огни встречных машин, и до сих пор стоял у него перед глазами накрытый стол Халандовского, который пришлось оставить так спешно и некстати. Молча и даже как бы невидимо сидел Андрей, а за ним два оперативника.
— Шаланда! — неожиданно громко произнес Пафнутьев, когда город остался позади, и в свете фар замелькали низкие домики с темными, еще не ожившими садами.
Шаланда вздрогнул от неожиданности, недовольно подвигал плечами, но не откликнулся.
— Куда едем? — продолжал Пафнутьев. — Пожар? Наводнение? Землетрясение?
— Убийство.
— Да-а-а? — по-дурацки удивился Пафнутьев. — Кого же на этот раз?
— Объячев. Константин Александрович Объячев.
— Тот крутой, что ли?
— Он самый.
— Не может быть, — разочарованно произнес Пафнутьев, глядя в окно.
— Чего не может быть? — развернулся Шаланда, чтобы пронзить Пафнутьева гневным взглядом, но, не увидев ничего в темноте, снова обернулся к лобовому стеклу. — Чего не может? — повторил он уже спокойнее.
— Такого человека убить нельзя.
— Почему?
— Потому что он сам убьет кого угодно.
— И на старуху бывает проруха.
— На старуху — бывает, — рассудительно проговорил Пафнутьев. — Со старухами вообще случается черт знает что. Недавно на кладбище одну изнасиловали. Восемьдесят шесть лет. Такая вот проруха… Ум меркнет.
— Я знаю, отчего меркнет твой ум, Паша, — сказал Шаланда со скрытой усмешечкой, с той самой усмешечкой, которую Пафнутьев больше всего ненавидел в жизни, которая вводила его в бешенство за доли секунды.
— Отчего же он меркнет?
— Ладно-ладно, — миролюбиво проговорил Шаланда, мгновенно почувствовав по пафнутьевскому голосу, что над его головой начали сгущаться тучи.
— Смотри… А то я готов поговорить и на эту тему.
— Замнем, Паша. Виноват. Прости великодушно.
— Так что с Объячевым? — сжалился Пафнутьев.
— Дыра в голове.
— Большая?
— Смотря с какой стороны. Входное отверстие поменьше, выходное — побольше. Как обычно и бывает в таких случаях. Но самое интересное — в своей кроватке помер мужик.
— Это как? — не понял Пафнутьев.
— Заснул и не проснулся.
— Почему?
— Во время сна в голове дыра образовалась, — усмехнулся Шаланда. — Так бывает.
— Сонного, что ли, застрелили?
— Вот и до тебя, Паша, дошло.
Пафнутьев не ответил. Подобные выпады его не задевали. Он обижался, когда намекали на то, что не совсем трезв, что многовато выпил, хотя и меньше, чем вчера. Задевало, когда знал — удар точный, сознательный и обдуманный. Злой удар. Болезненный. Собственно, даже не так — его бесило не само оскорбление, а желание оскорбить. Слова, какими бы едкими они ни были, его не трогали.
— Объячеву ясновидящая нагадала недавно, — проговорил Андрей. — Он иногда к ясновидящей наведывался.
— И что? — заинтересовался Пафнутьев.
— Вот она и успокоила Объячева… Дескать, нечего тебе, любезный, волноваться, переживать и чего-то там опасаться. В своей кроватке помрешь. Он понял это так, что суждено ему дожить до глубокой старости.
— Откуда тебе все это известно?
— Весь город знает. Объячев сам по телевизору рассказал. Этак, посмеиваясь. Дескать, теперь ему бояться нечего, теперь он, вроде бы, заговоренный.
— Значит, не все сказала ясновидящая.
— Или ее не так поняли, — добавил Шаланда.