— Значит, так. — Вохмянин скромно присел к столу между Худолеем и оперативником. — Был ужин… Часа три-четыре назад. Можно уточнить. Присутствовал сам Константин Александрович…
— Это кто? — спросил Шаланда.
— Объячев.
— Ах, да! Продолжай.
— Жена… Маргарита.
— Кстати, где она?
— Наверху. У себя. Пьяная.
— Напилась за ужином или после?
— После. За ужином трудно было напиться… Сухие красные вина, виски, мясо, овощи… Хозяин пил водку.
— Много? — успел вставить Пафнутьев.
— Не знаю, как кому… Бутылку выпил.
— Пол-литровую?
— Да. Пол-литра.
— Кто еще был?
— Секретарша.
— Она здесь?
— Все здесь. Никто не ушел. Я не позволил.
— Молодец! — похвалил Шаланда. — Ужинаешь вместе со всеми?
— Когда как.
— А сегодня?
— Сегодня со всеми.
— Кто еще?
— Этот… Как его. Неулыбчивое лицо Вохмянина напряглось в задумчивости. — Вьюев. Олег Игоревич.
— Кто такой? — спросил Шаланда, не желая выпускать из рук нить разговора.
— Ну… Назовите его деловым партнером. Он уже несколько дней здесь околачивается. Гостит. И вот дождался. Теперь, как я понимаю, не скоро уедет к себе на Украину.
— Дети? — спросил Пафнутьев.
— Сын. Сергей.
— Хороший сын?
— Чего ж ему быть нехорошим… Но, опять же, не без некоторых недостатков.
— Ну? — требовательно произнес Шаланда.
— Немножко наркоман.
— Со стажем? — уточнил Пафнутьев.
— Да. Лечился.
— Безуспешно?
— А в этом деле, как я понимаю, не бывает больших успехов. — Вохмянин пожал тяжелыми литыми плечами. — Разве что в одиночку запереть, лет этак на десять.
Разговор продолжался, и Пафнутьев, прислушиваясь к звукам за пределами каминного зала, все-таки улавливал, улавливал некоторые признаки жизни. Что-то упало наверху, хлопнула дверь, по трубе, замурованной в стене, глухо прошумела вода, кто-то прошел за дверью, он услышал осторожные шаги и всхлипы. Басовито и беззлобно пролаяла собака на крыльце, включившись в поселковый собачий пере-брех. Дом был явно пустоват, людей здесь было гораздо меньше, чем требовалось для нормальной жизни на таких площадях.
Пафнутьев встал, прошелся по комнате, заглянул в камин, но кроме мятых бумаг, упаковок ничего не увидел, видимо, его использовали именно для этих целей — сжигали мусор. Дом продолжал строиться, и везде были видны цементная пыль, опилки, стружки, в углу стояли еще не приколоченные плинтуса, дорогие плинтуса, дубовые, хорошей гладкой выделки.
— Выстрел слышали? — неожиданно спросил Пафнутьев у Вохмянина.
— Нет, никто не слышал.
— Вы заходили к Объячеву, когда он уже был убит?
— Я зашел, чтобы спросить…
— Оружие видели?
— Не было никакого оружия.
— Пулю подобрали?
— Не было пули.
— Но рана сквозная?
— Да.
— А пули нет?
— А пули нет, — послушно повторил охранник.
— Вы ее не нашли или не искали?
— Искал, но не нашел.
— Значит, убийца не торопился? У него было много времени?
— Почему вы так решили?
— Ну, как же… Он прицелился, увидел, нащупал и выстрелил в очень продуманную точку — между ухом и виском, так? А потом, не обращая внимания на колотящееся в судорогах тело, принялся искать пулю и ушел вместе с ней. И с оружием. Я правильно понимаю происшедшее?
— Ничего не могу возразить. — Вохмянин беспомощно развел руки в стороны.
— Ведите нас к хозяину.
— Какому… хозяину?
— Мертвому! — с вызовом произнес Пафнутьев, чем окончательно сбил с толку охранника. — Коли не уберегли живого, ведите к мертвому.
— Как-то вы выражаетесь…
— Как?
— Я бы сказал — недостаточно почтительно.
— А вы? Вы — телохранитель, вы почтительно выражаетесь о своем хозяине?
— Так ли уж важно, как я выражаюсь, — пробормотал Вохмянин.
— Вот и я о том же, — с легким раздражением подхватил Пафнутьев. — Так ли уж важно, как я выражаюсь. Убийца в доме, я правильно понимаю?
Вохмянин остановился, постоял, опустив голову, словно увидел на полу что-то важное, потер кончиками пальцев складки лба, поднял глаза на Пафнутьева.
— Вы видели собаку у входа? Среднеазиатская овчарка. Ростом с теленка. Она никого не впустит.
— И не выпустит?
— Своих, конечно, выпустит, но чужих… Нет.
И Вохмянин направился к круглой башне, в которой была смонтирована винтовая лестница. Видимо, вначале ее сварили из металлических уголков, а уже потом на них закрепили дубовые ступени. Лестница была еще не закончена, предполагалось, что металл будет обшит дубом, и тогда башня приобретет обжитой вид. Лестница освещалась тусклым светом, идущим откуда-то сверху, дубовые ступени, привинченные к уголкам стальными болтами, даже не поскрипывали под ногами полудюжины гостей.