Рана уже была перевязана, и доктор Холмс собирался сделать подкожное впрыскивание.
— Вы лжете! — дребезжащим голосом сказал инспектор.
— Клянусь Богом, я говорю правду. Он уже был убит... когда я вошел к нему... я не убивал его.— Он слегка приподнял голову.— Но... я теперь знаю... кто это сделал... Я знаю, кто... сделал это...
— Знаете? — прорычал инспектор.— Откуда вы знаете? Кто это? Говорите немедленно.
В комнате воцарилось глубокое молчание. Как будто все перестали дышать, казалось, время тоже остановилось.
Марк Ксавье предпринимал отчаянные, нечеловеческие усилия. На него больно было смотреть. Левой рукой он старался помочь себе встать. Глаза, ставшие еще более красными, почти остановились.
Доктор Холмс сделал ему укол.
— Я...— Это все, что он смог произнести. Бледное лицо приняло землистый оттенок, на губах показалась кровавая пена, и он вновь потерял сознание.
Все снова начали дышать и двигаться. Инспектор поднялся на ноги, вытер влажные щеки носовым платком.
— Умер? — спросил Эллери, облизывая губы.
— Нет,— доктор Холмс тоже поднялся, печально смотря на распростертую фигуру Ксавье.— Потерял сознание. Я ввел ему морфий. Дозу совершенно достаточную, чтобы он отдохнул и успокоился.
— Как его состояние? — спросил инспектор.
— Очень опасное. Но, должен сказать, шанс у него есть. Все зависит от организма. Пуля попала в правое легкое...
— И вы не извлекли ее? — с ужасом спросил Эллери.
— Извлек? — приподнял бровь доктор.— Мой дорогой, это почти наверняка повлечет за собой фатальный исход. Как я сказал, все зависит от организма. По правде говоря, организм у него не очень крепкий, хотя он никогда не обращался ко мне за медицинской помощью. Он был склонен к обжорству, а следовательно, и к ожирению, имел нездоровый вид. Но...— Он пожал плечами и повернулся к мисс Форрест. Его лицо смягчилось.— Благодарю вас... Энн. Вы мне очень помогли... А теперь, господа мужчины, помогите мне отнести его наверх, только очень осторожно, а то можно вызвать внутреннее кровоизлияние.
Четверо мужчин — Смит продолжал сидеть в углу — подняли безжизненное тело и отнесли его наверх в спальню, выходящую окнами на автомобильную дорожку. Остальные, столпившись, последовали за ними. Казалось, никто не хотел оставаться в одиночестве. Миссис Ксавье все еще не покидало выражение изумления и ужаса.
Мужчины раздели Ксавье и осторожно положили в постель. Ксавье хрипло дышал, его лицо больше не дергалось, глаза были плотно закрыты.
Потом инспектор открыл дверь.
— Войдите все, но не шумите. Я хочу кое-что сказать, и надо, чтобы вы все это слышали.
Все послушно вошли в спальню, устремив любопытные взгляды на спокойную фигуру под простынями. Настольная лампочка, стоявшая на тумбочке около кровати, бросала тусклый свет на левую щеку и левый бок Ксавье.
— Кажется,— сказал инспектор спокойно,— мы опять вытянули пустой номер. Но я не могу уверенно сказать, лгал ли нам Марк Ксавье или нет. Мне приходилось видеть людей, которые продолжали лгать за три минуты до смерти. Нет никакой гарантии в том, что даже если человек знает, что он умирает, он обязательно будет говорить правду. В то же время было что-то... довольно убедительное в том, что он сказал. Если он действительно только оклеветал миссис Ксавье, а сам не убивал брата, значит, убийца кто-то другой и он находится в этом доме. И я предупреждаю вас,— его глаза зловеще сверкнули,— что в' следующий раз ошибки не будет.
Все продолжали молчать.
Эллери спросил:
— Доктор, как вы думаете, он еще придет в сознание?
— Возможно,— пробормотал доктор Холмс,— когда кончится действие морфия, он, может быть, снова придет в сознание.— Он пожал плечами.— А может быть, и нет. Можно ожидать всего, в том числе и смерти. Возможно, через несколько часов у него начнется кровотечение, возможно, произойдет заражение, хотя мы очень тщательно промывали рану. Все может случиться.
— Приятные новости,— пробормотал Эллери.— Значит, если всего этого не произойдет, он может и выжить? Так? Но меня интересует только одно: придет ли он снова в сознание? А когда придет...— Он окинул присутствующих многозначительным взглядом.
— Тогда он скажет,— закричали близнецы. Затем, испугавшись собственного голоса, они спрятались за спину матери.
— Да, ребятки, тогда он скажет. Интригующая перспектива. А поэтому, папа, надо позаботиться, чтобы не произошло никаких случайностей.
— Я как раз об этом думал,— мрачно ответил инспектор.— Мы по очереди будем дежурить около него ночью, ты и я, и... и больше никто.— Он резко повернулся к доктору Холмсу.— Я первый начну дежурство, доктор, до двух часов ночи, а потом мистер Квин сменит меня до утра. Если вы нам понадобитесь...
— При первых же признаках возвращения сознания,— быстро сказал Холмс,— сообщите мне. Немедленно, прошу вас, каждая секунда важна. Моя комната в другом конце коридора, вы знаете где, рядом с вашей. Но ему вы ничем не можете помочь, абсолютно ничем.
— Кроме защиты остатков его жизни.
— Мы вас известим обо всем,— сказал Эллери. Затем он окинул всех строгим взглядом: — Для тех, кто, может быть, хочет принять какие-нибудь отчаянные меры, я должен объявить, что дежурный около этой кровати будет вооружен тем же револьвером, от которого пострадал бедный Ксавье... Вот и все.
Они остались наедине с лежащим без сознания Ксавье. Инспектор сел в удобное кресло и расстегнул воротничок. Эллери печально курил около одного из окон.
— Ну,— сказал он,— в солидную переделку мы попали. Тоже мне, старый «Вильгельм Телль»,— продолжал горько Эллери.— Бедняга!
— О чем ты говоришь? — проворчал инспектор.
— О твоей склонности быстро, не раздумывая стрелять, уважаемый сэр. Ты же знаешь, в этом совсем не было необходимости: он не мог убежать.
Инспектору было не по себе.
— Конечно,— пробормотал он,— может быть, и не мог, но если человека обвиняют в убийстве и он пытается при этом убежать, какого черта, по-твоему, должен делать полицейский? Его попытка убежать была равносильна признанию вины. Естественно, я его предупредил и потом, конечно, выстрелил...
— О, ты меткий стрелок,— сухо проговорил Эллери.— Г оды нисколько не повлияли на твои орлиные глаза и на меткость стрельбы. Но все же не следовало стрелять. Это было безрассудно и ничем не оправдано.
— Положим, что так,— взорвался покрасневший инспектор.— Но ты виноват в такой же мере, как и я. Это ты заставил меня поверить...
— О, черт! Папа, извини меня,— проговорил с раскаянием Эллери.— Ты совершенно прав. По правде говоря, это больше моя вина, чем твоя. Я полагал — будь проклята моя петушиная самоуверенность,— что именно тот, кто оклеветал миссис Ксавье, и должен оказаться действительным убийцей. Конечно, утверждать подобное можно было только после тщательной проверки, а не полагаться на ничем не подтвержденные догадки.
— Может быть, он лгал...
— О нет, я уверен, он не лгал,— вздохнул Эллери.— Хотя... Нет, я не уверен. Я не могу быть уверенным ни в чем. Да, мою роль в этом деле отнюдь нельзя назвать блестящей. Ну, хорошо. Гляди в оба. Я вернусь в два часа.
— Не беспокойся обо мне.— Инспектор посмотрел на раненого.— Это мне своего рода наказание. Если он не выкарабкается, я думаю...
— Если он, если ты, если кто-нибудь из нас,— проговорил Эллери, берясь за ручку двери.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил инспектор.
— Взгляни, что происходит снаружи, вот через это прелестное окно,— сухо сказал Эллери и вышел из кабинета.
Инспектор с удивлением посмотрел на него, потом встал, подошел к окну и тяжело вздохнул. Небо над вершинами деревьев приняло темно-красную окраску. За волнующими событиями вечера он совсем забыл о пожаре.
Инспектор повернул лампочку так, чтобы она бросала больше света на раненого. Он грустно посмотрел на пергаментный цвет кожи Ксавье и, снова тяжело вздохнув, вернулся в кресло. Поставил его так, чтобы хорошо было видно и единственную дверь, ведущую в эту комнату, и постель больного. Затем, подумав немного и состроив гримасу, он достал из заднего кармана револьвер, внимательно осмотрел его и переложил в правый карман пиджака. Откинувшись на спинку кресла в полумраке, он сложил руки на толстом животе.