Я искренен.
— Вы мне тоже нравитесь, граф, — величественно улыбается она. — На трибуне вы поете для черни одно, и они верят вам, а на самом деле вы преследуете иные цели.
— Ваше Величество, я рад, что вы оказали мне такое доверие! — говорю я.
— Не стоит благодарности, граф. Увы, нам некому довериться. Нас окружают предатели, как герцог Орлеанский.
Хм… Почему она не любит герцога? Это плохо. Орлеанский мой союзник. Наверно, тут не обошлось без маркиза Лафайета. Вот кто мой главный политический соперник. Послал же нам его черт со своими идеалами. Я призираю Лафайета, но при этом его нельзя не опасаться! Но он тоже боится меня, я уверен.
— Ваше величество, — говорю я. — Вам не следует доверять Лафайету.
— Не беспокойтесь, — отвечает она. — Он не вызывает у меня теплых чувств.
Значит, королева ненавидит Лафайета. Это радует!
Я, маркиз Лафайет, прибыл на прием к маркизу де Куаньи. Здесь обычно бывает Орлеанский. Мне не составляет труда найти его.
— Герцог, прошу забыть наши разногласия, — говорю я, стараясь придать своему тону дружелюбие. — Я пришел предупредить вас!
— Предупредить? — переспрашивает меня герцог.
Он не понимает о чем речь. Я отвожу его в сторону и начинаю шепотом говорить.
— Виной всему королева, — говорю я. — Она подозревает вас в организации бунта 5 октября. Как вы понимаете, Мария — Антуанетта это так просто не оставит.
— Черт бы ее побрал! — восклицает герцог. — Похоже, эта особа поставила цель сжить меня со свету!
Я успокаиваю его. Говорю, что нужно подумать, как действовать.
— Она хочет моего ареста? — спрашивает Орлеанский.
М-да, я его хорошо напугал.
— Возможно, — говорю я, — но у Марии — Антуанетты нет доказательств. Однако это не избавляет вас от опасности. Наша королева непредсказуема.
— Вы предлагаете мне уехать? — прямо спрашивает герцог.
Он будто читает мои мысли. Нет, нельзя сразу предлагать ему отъезд, он может заподозрить неладное.
— Мсье, не знаю, что вам посоветовать, — говорю я. — Могу сказать одно, не стоит уезжать без причины. Если вы изволите покинуть Францию, сошлитесь на дипломатическую миссию. Ведь вы не хотите выглядеть в глазах друзей трусливым беглецом!
Орлеанский кивает. Он уедет, я уверен. Готов держать пари, к середине октября герцога уже не будет во Франции.
8 ОКТЯБРЯ, четверг
Я, Максимильен Робеспьер, готов к очередному заседанию. Я составил хвалебную речь, посвященную событиям 5 октября. Я выбрал удел защитника народа. Почему? Потому что именно у народа нет защитника. Защитники есть у всех: духовенства, аристократов, знатных буржуа. А обычные люди, коих большинство, остались не у дел. Нельзя этого допустить. Нет, я не занимаюсь благотворительностью, не требую отдать все нищим. Я просто защищаю интересы простых людей, занятых своим ремеслом, будь то юрист или торговец. Я с уважением отношусь к работящим людям, идущим к успеху.
Нет, я сделал этот выбор не только из желания служить народу. Буду честен перед собой. Логика тоже руководила мной. Я решил занять пустующую нишу, на которую доселе мало кто обращал внимание. Если мне удастся стать любимым народом — я победил!
Да, во мне слились прозаичное тщеславие и желание помочь людям. Хотя именно тщеславие заставляет меня бороться, именно оно велит мне выступать за народ. Я обычный самовлюбленный педант с огромными амбициями, и ничего не могу с этим поделать. Я буду счастлив, если мое тщеславие поможет Франции и ее гражданам! Франция для меня святое!
Заседание начинается. Депутат Мунье высокомерно дает мне слово.
— Выступает мсье Робертспер…
Зал хохочет. Я слышу еще несколько дополнительных вариантов моей фамилии. М-да, похоже, депутаты получают некое своеобразное удовольствие от коверканья слова Робеспьер.
Я спокойно поднимаюсь на трибуну. Шум и свистки усиливаются. Ничего, я к этому привык. Тишины я не жду. Ее не будет. Глупо ждать милости от этих самовлюбленных господ. Ничего, игра только началась. Я начинаю речь:
— Народ, вот закон невидимый и священный для всех.
Меня не слушают. Меня нарочно не слушают.
— Хватит гимнов! Надоел! — кричат мне.
Я игнорирую эти крики, шум свистки, топанье ног. Внешне я невозмутим и непроницаем. Я продолжаю говорить, но из–за гама я сам не слышу своих слов. Мунье ехидно улыбается. Пусть, его право.
Твердым спокойным голосом я дочитываю речь. Как я устал. Какое напряжение! Ничего, за годы юридической практики я привык побеждать волнение.