— Но почему вы подозреваете именно меня? — хладнокровно спрашиваю я.
Я держу себя так, будто речь идет не обо мне.
— Вы правы, — кивает депутат. — Яд в табак могли насыпать гости. Но мадемуазель Планш приходила к вам до ужина, а симптомы ее отравления были такими же, как и у вашего мужа. Значит, они приняли один и тот же яд. К тому же только кто–то из домочадцев мог потом опустошить табакерку. Оставались двое: вы и кузен вашего мужа. Но этот человек не способен продумать сложный план убийства, он вообще не любит думать. Другое дело вы, умная, честолюбивая женщина.
— Спасибо за комплимент, — благодарю я. — Хм… а как же слова Планш? Она говорила, что моего мужа хотят убить должники.
Этот вопрос меня давно занимает. Откуда поденщица это узнала?
— Знакомые Планш говорили, что она всегда лгала, — поясняет Робеспьер. — Слова о должниках–убийцах тоже оказались ложью, которая сильно запутала дело.
Этот человек меня восхищает. Великолепная логика!
— Вашему уму можно только позавидовать! — говорю я. — Только зачем мне убивать мужа?
— Из ревности, — говорит Робеспьер. — Он вам изменял, а ваша гордость и честолюбие не позволили вам смириться с этим.
— Ох, ревность, конечно, — страшное дело, — киваю я. — Но сразу убивать… Почему вы так решили?
Депутат колеблется.
— Я не хотел говорить это, мадам… Ведь вы умираете, не так ли? — несмело произносит он.
Я вздрагиваю.
— Это ваше? — спрашивает Робеспьер, протягивая мне окровавленный платок. — Я сразу заподозрил, что вы больны: сильная бледность, постоянный блеск в глазах. Я хорошо помню признаки чахотки. Ею болела моя младшая сестра Анриетта. Именно состоянием вашего здоровья обеспокоен доктор Друо. Помню, кузен вашего мужа сказал: «Он интересуется ее здоровьем чрезмерно, будто она должна умереть». Именно ради вашего спокойствия Друо не стал говорить, что смерть вашего мужа была подозрительной.
Я поражена. Он разгадал мою тайну. Молодец, его можно поздравить. Все равно я не раскаиваюсь, я должна была отомстить!
Я, Максимильен Робеспьер, с восхищением смотрю на эту женщину. Великолепное спокойствие.
— Вы не смогли простить мужу измены, — продолжаю я. — Вы любили его и искренне переживали его смерть. Однако гордость и ревность взяли верх. Такие женщины, как вы, не прощают.
— Это так, — произносит дама. — Когда я узнала, что он изменяет мне, у меня было такое чувство, что мне воткнули нож в спину. Я не могла смириться с тем, что я умру, а он заполучит все и будет наслаждаться жизнью. Ведь он знал, что я умираю, и осмелился так себя вести! Я должна была отомстить! Мне нечего терять! Я не жалею о содеянном. Единственное, мне жаль Планш, бедняжка. Потом я честно попыталась предотвратить другую гибель, я высыпала отравленный табак. Надо было, конечно, заменить его на свежий, но я была в расстроенных чувствах и не подумала об этом.
— Я вас понимаю, мадам, — говорю я.
Я искренне сочувствую этой женщине. Любовь, ревность и гордость сделали ее убийцей. Все последние дни жизни ее будет преследовать мысль, что она — убийца.
— Вы расскажете об этом полиции? — спрашивает она.
— Нет, — коротко отвечаю я.
Она печально улыбается.
— Спасибо, — благодарит она. — Хотя, какое это имеет значение. Ведь я скоро умру. Это моя последняя осень.
— Постарайтесь раскаяться, — советую я. — Вам это необходимо.
— Увы, я не смогу этого сделать, — вздыхает она.
Я, Максимильен Робеспьер, рассказываю Светик и Полю об исходе расследования.
— Поздравляю тебя, Макс! — восклицает Светлана. — Еще одна победа разума над злом.
— Ох, милая моя, в этом деле трудно понять, где именно зло, — говорю я.
Светик пожимает плечами:
— Хм… А мне трудно понять тебя. Что ты имеешь в виду?
— Поведение Морьеса, — поясняю я. — Его отношения с женщинами. Например, Легран, с какой ненавистью и злобой она говорила о мсье Морьесе, на простое знакомство это не похоже. Видно, что этот тип сильно ее обидел. Она была его подружкой, и он ее использовал. Однако со своей женой Морьес был обходителен и вежлив. Разве такой человек мог постоянно преклоняться перед женщинами? Ему нужно было на ком–то отыгрываться, а любовница — самая подходящая кандидатура. Он не мог оскорбить гордую утонченную жену, которой многим обязан. Морьес был умен. А вот любовницу–куртизанку — запросто. Она полностью зависит от него. Она никто! Ее можно унизить, обругать, даже ударить и никакого отпора не получить.
— Мадам Морьес была права. Я бы такого типа тоже убила! — с жаром воскликнула Светик. — А как насчет Теруань? Кто же хотел убить ее спутника?