Расследование набирало обороты. Послание от серийного убийцы, полученное тотчас после расправы над Минальди, и правда было на китайском. Невелико, всего несколько иероглифов, «начертанных рукой, привычной к затейливой китайской каллиграфии». Так заявил пожилой китаец из восточного отдела, подтвердивший догадки комиссара: г-н Бесконечность мнил себя Чистильщиком, на беду Попова!
— Этот китайский специалист всю башку мне заморочил, шеф! Из-за трех слов пришлось выслушать такую заумь! Поди разбери там что-нибудь, для меня это как было китайщиной, так и осталось! (Попов был похож на обиженного ребенка.)
— Давайте его сюда! — Рильски, хоть и был раздражен, все же испытывал любопытство — что-то скажет старый Ли, считающийся мудрецом?
— Первый знак, господин комиссар, чью фотокопию вы оказали мне честь передать, вот этот. — Он ткнул в загадочный знак бамбуковой указкой. 
— читается: цзин-хуа-чже, что буквально означает: «чистый-стать-то-что-делает», или же: «то, что делает чистым», «то, что очищает», «тот, кто наводит чистоту». В последнем иероглифе есть ключ — «старый», то есть: наступление чистоты требует поистине долгого обретения подлинной мудрости. Так? — Рильски не стал возражать, что подлинная мудрость не толкает автоматически на акт возмездия и как раз в том и состоит, чтобы преодолеть это желание, но момент был неподходящий. — Мы, китайцы, философы, но иначе, чем вы. — Г-н Ли состроил гримасу, которая могла сойти и за вежливую улыбку, если только это не было отвращением. — Конфуцианцы ратуют за чистоту, тогда как для исповедующих даосизм этой проблемы вообще не существует. Так? Тао, или Дао, не воплощается в нечто простое. Вы меня понимаете?
Увлекательно, ничего не скажешь. В других обстоятельствах Рильски дал бы ему поразглагольствовать сколько душе угодно, но сейчас было не до метафизики, требовались четкость и краткость.
— Назовем его Чистильщиком, — торопливо проговорил комиссар.
— Если хотите.
— Как если хочу? А вы? Как вы хотите? — Рильски испугался, как бы не пришлось снова обидеться.
— Если б пришлось переводить, я бы сказал так же, как вы: «Чистильщик», — смиренно отвечал г-н Ли.
— Конечно же, мой дорогой, нужно переводить, а как же иначе? — «И пусть хоть кто-нибудь попробует мне доказать, что не существует столкновения культур!» — Прошу вас, дальше — что кроется за иероглифом номер два?
— 
, бао-чоу. Дословно: «ответить враждебностью». В «ответить», или «донести», кроется ключ: «земля», тогда как во «враждебности», или «недруге», ключевое — «человек». Получается, что земля отвечает, но человек — враг, что-то вроде стихотворения из тех, что мы, китайцы, так любим.
«Все та же каша, может, только чуть слаще».
— Еще одна загадка, очень полезная для ума, дорогой господин Ли. А какова же разгадка, то есть перевод?
— На вашем языке вы бы сказали «месть», другого я не вижу.
— С меня и этого довольно. Вы и представить себе не можете, как ваш «недруг земли» меня устраивает. И наконец…
— Третье слово 
— усянь, это один из вариантов 
— уцюн, что значит: «не иметь границ», «не истощаться». Ключ первого знака — «огонь», второго — «территория» в смысле «пределы», при том, что упомянутый мной вариант, который ваш корреспондент не употребляет, но который подходит здесь, содержит ключ «грот» или «жилище». В смысле: «подожгли жилище»! Можно было бы подобрать стихотворение на это сложное слово, но поэзия вас, очевидно, не интересует, во всяком случае, в данный момент. Не беспокойтесь, я умолкаю. — Ли нравилось держать собеседника в напряжении, за внешней скромностью крылось чувство превосходства. — А перевод такой — на современном языке и на вашем языке мы бы сказали: «без пределов» или, если угодно, «Бесконечность».