– …Да. С Джембе – это ужасно, не знаю, как я обойдусь без него. Странно, кто же это сделал? Нам следует это выяснить. Полагаю, полиция обыскала его багаж. Будем надеяться, что он был осторожен: люди его типа часто бывают неосторожны… они слишком самонадеянны. Это наше слабое звено. Ну, что ж, мне придется найти ему замену. Это будет нетрудно – за три миллиона можно купить все что хочешь!… Мы могли бы провернуть выборы всего за малую часть этой суммы. И только после этого начнутся настоящие проблемы. Я знаю, что нам нужен этот остров и что он – самое лучшее место для начала… но загвоздка в самих занзибарцах. Они чертовски беззаботны. Их нужно обучать… учить убивать. И ненавидеть. Это очень важно. Ненавидеть… ненавидеть… ненавидеть… А после этого…
Грубый, незнакомый голос, в котором не было и следа тех пронзительных и специально утонченных плавных интонаций, которые столь долго были частью успешной маскировки, все говорил и говорил, в то время как шокированный доктор (который вначале склонен был более чем наполовину принимать все, что говорили о Понтинге, с большой долей скептицизма) хмурился, и мрачнел, и бормотал проклятья, явно отходящие от клятвы Гиппократа, а господа Кардью и Даулинг быстро строчили, страница за страницей, заполняя свои служебные блокноты. Фиксируя имена, которые позднее придется идентифицировать, и их владельцев, вместе с датами и подробностями, которые могут оказаться уликами…
Когда наконец хриплый голос стал неразборчивым и замолчал, доктор – объявив, что представление окончено и что арестованный будет теперь спать несколько часов подряд, – удалился наверх, чтобы постараться как-то помочь мисс Эштон, а мистер Кардью вытер лоб носовым платком и заявил: «Будь я проклят!»
– Если бы вы мне это рассказали, а я не слышал бы всего этого своими ушами, я бы не поверил ни одному слову, – признался мистер Кардью. – Но, каковы бы ни были предубеждения дока против использования этого наркотика, в самом этом представлении все было, как надо! И если все это вышло непосредственно из первоисточника, тем лучше! Но я не совсем понял эту шутку с тремя миллионами, которые должны были позволить клике Джембе легко выиграть выборы и превратить Занзибар в коммунистический рай и базу русских шпионских ракет и атомных подводных лодок, и все такое прочее. Чьи это три миллиона?
– Деда Тайсона, – сказал Ларри. – Старый негодяй, как говорят, припрятал примерно эту сумму, полученную в качестве его доли сокровищ султана Саида, которые он и последующий султан Маджид где-то сумели раздобыть на пару. И все эти убийства и телесные повреждения были, судя по всему, из-за карты, на которой показано, где он их спрятал. Похоже, что тут получился отвратительный вариант популярной детской игры «Поймай туфлю», а три человека – если «худого» можно считать одним из них – были убиты ради приобретения этой карты.
– И у кого же она сейчас?
– Я думаю, у мистера Фроста. Если она не лежит до сих пор на полу комнаты молодого Холдена в гостевом домике. Я забыл спросить.
– Думаете, они найдут ее? Добычу, я имею в виду.
– Полагаю, что да. Конечно, если она все еще там. Возможно, что и нет. Но если да, то по крайней мере она не заполнит сундуки какого-нибудь местного диктатора и его комиссаров, и его доморощенного отделения КГБ.
– Слава Богу, нет! Ну что ж, Даулинг, теперь, когда все закончилось, я отправляюсь к губернатору и постараюсь вытащить его из постели и посмотреть, что можно сделать, чтобы обеспечить этому убийце-попутчику поездку под усиленной охраной прямиком на суд в Олд-Бейли. И самой спокойной вам ночи! – Дверь захлопнулась за ним.
– Будем надеяться! – грустно вздохнул Ларри. И покорно устроился в потрескивающем и далеко не уютном плетеном кресле, чтобы провести в нем остаток ночи.
Постскриптум из «Кайвулими».
«…мне это представляется довольно дурацким местом для медового месяца, детка. Хотя я понимаю, что оба вы несколько пресытились романтическими местами. Жалко, что мы не купили тебе макинтош и какие-нибудь нормальные туфли, но тем не менее я думаю, что вы сможете найти их там, и я уверена, что оба вы прекрасно проводите время, даже если вас там отпустили просто под честное слово или под залог, или что-то в этом роде. А, кстати, Ларри сказал, что в свое время в нужный день он арестует вас обоих и больше никогда не будет с вами разговаривать. Так что ты лучше уж не ходи с сияющими глазами и не забывай об этом, хорошо, дорогая? (Тайсон говорит, что если я обращаюсь к твоему мужу, то мне следует говорить «с пьяными глазами». Конечно, я этого никогда не скажу).