В кустах мелодично пискнуло. Саша подняла брови, глядя как из зарослей выплывает чистильщик. Неуклюжий шар с огромной зубастой пастью фильтра заметил человека и подгрёб поближе, словно в ожидании подачки.
На уточку робот не походил от слова совсем, но Саша не смогла подавить порыв, подняла с земли ветку, с громким щелчком разломила её на части и бросила чистильщику под самый механический нос. Робот недовольно загудел и мигнул жёлтой предупредительной лампой. Браслет отреагировал сообщением. "Хулиганство!".
Саша улыбнулась. Ругающаяся уточка слегка утихомирила поднявшуюся в груди бурю.
Саша присела на корточки, подпёрла ладонями щёки и наблюдала, как мерцающий гневными жёлтыми индикаторами робот собирает разнесённые по водной глади обломки ветки.
— Ты что делаешь?
Вопрос был настолько неожиданным, что Саша ответила прежде, чем успела понять, с кем разговаривает:
— Уточек кормлю.
Задрав голову Саша успела увидеть, как брови Зимина ползут вверх.
Поднявшись на ноги и тщательно поправив перекрутившуюся юбку, Саша замерла, глядя на спокойную, практически чёрную воду.
Небо так и затягивал плотный полог смога, тянущий туманные щупальца к земле. Кусты трепетали под порывами ветра. Двоящийся солнечный шар с трудом пробивался через дымные тучи. Уточка догрызала последний кусок палки, слишком большой для её механического рта. За спиной нерешительно сопел, переминаясь с ноги на ногу Зимин. Ситуация была нелепой, но отчего-то вызывала острое чувство дежавю.
Как будто кучу лет назад Саша точно так же стояла на пустынном берегу водоёма, глядела на копошащихся в пруду уток и прощалась. С чахлой растительностью, с тощими пугливыми птицами, с кружащим в воздухе песком. Она стояла и смотрела, а стекла ненавистных очков плыли перед глазами. Может быть, запачканные небрежными прикосновениями. Может от подступивших слёз. Ощущение было настолько чётким, что Саша потянулась к лицу в поиске несуществующих очков.
— Александра, — позвал позабытый Зимин и Саша дёрнулась, поскользнулась и едва не сверзилась в манящую чёрную глубину.
Коллега цепко сжал её локоть, удерживая на месте. На пруд он не смотрел, так старательно отворачивая голову, что Саша вспомнила, отчего бежала всего несколько минут назад. Утихомиренная паника вновь всколыхнулась, оседая на корне языка горечью. Зимин смотрел прямо в душу своими блеклыми серыми глазами и, казалось, читал её как книгу.
— Почему вы не на работе? — спросила Саша, чтобы хоть чем-то заполнить гнетущую паузу.
— Ты ведь рисуешь? — совершенно невпопад спросил Зимин и, не дожидаясь, пока Саша переварит его реплику добавил. — А я пишу. Стихи, песни, рассказы. Писал когда-то в прошлой жизни. А сейчас даже прикоснуться к текстовому редактору не могу.
Опешившая от таких откровений Саша осторожно дёрнулась, пытаясь освободиться от чужой хватки и забегала глазами по сторонам, силясь придумать как уйти от этого странного разговора.
— Замечала, никто вокруг не пишет. Не поёт, не декламирует, не рисует. Они так погружены в строительство своего маленького серого мирка, что забыли про всё нематериальное, — Зимин смотрел перед собой пустым взглядом и кривовато улыбался. Саше стало совершенно не по себе. Она пришла к окончательному выводу, что Зимин рехнулся, но как ей следует поступить не понимала.
— Так зябко, — дрогнувшим голосом произнесла Саша, совершенно натурально ёжась. Патрульный дрон, как назло, завернул за административное здание и скрылся из виду. Саша осталась наедине с неадекватным мужчиной, до сих пор преувеличенно цепко держащим её за локоть. А под ногами простирался полный воды котлован.
Почему-то в голову полезла дурацкая мысль, что психолог погибла очень уж не вовремя — когда у одного из сотрудников поехала крыша. Причинно-следственные связи в этом утверждении упорно пытались поменяться местами.
Саша практически осела на ослабевших ногах, явственно чувствуя, как чужие ладони сжимаются вокруг шеи, когда Зимин неожиданно потянул её в сторону выхода:
— У станции есть кофейный ларёк. Согреешься.
Саша могла много что возразить. Что в разгаре рабочий день, что кофе в той точке отвратителен, что Зимин не та компания, с которой ей хотелось бы сбегать с работы. Но она промолчала, чувствуя лишь всеобъемлющее облегчение от того, что не стала кормом для ворчливой механической уточки из рукотворного прудика.