– Тоже Пиногриджов?
– Нет, что вы! Совершенно другие, и работа кисти, и композиционное решение. С этим портретом, как я слышал, была связана некоторая тайна. Я не знаю автора.
– А тайну?
– Тоже нет.
– Неужели вам не было любопытно?
К ним поднялся Вениамин.
– Простите, был занят, отошел. Даниил, это Платон Степанович Смородина, лучший московский адвокат в деле урегулирования споров. Он помогает Александру Сергеевичу. Мы вам будем признательны, если вы расскажете ему про обстановку в доме.
Даниил дружелюбно уточнил у Смородины:
– Вы хотите допросить меня под протокол?
– Нет. Речь об обычной человеческой беседе. Есть некоторые вопросы относительно завещания, мы хотим выяснить, не оказывалось ли на Ольгу Иосифовну какое-то нездоровое влияние.
Вениамин, кстати, не обращал никакого внимания на фреску. Хотя она была огромна и удиви- тельна.
– Не знал, что ваш интерес профессионален, – хмыкнул Даниил. – Вы больше похожи на книгочея, я думал, вы по душу местной библиотеки. Честно говоря, там что-то было про жизнь, спрятанную в портрете. Леля любила тайны. Спросите в колхозе.
– Где? – удивился Смородина.
– Извините. Внутрисемейное прозвище, она на него, конечно, не откликается. Честно говоря, сейчас вылетело из головы, как ее зовут. Я с ней иногда пересекался. Толстая такая. Тоже была на дне рождения. Культуролог или искусствовед.
– Татьяна, – уточнил для Платона Степановича Вениамин.
Итак, картина последнего ужина начинала проясняться. На нем присутствовала неприятная Даниилу культуролог из колхоза. Они еще немного поболтали о жизни в большом доме, Даниил показал Платону Степановичу свою комнату. После их уединение нарушил один из миньонов, который с хищной улыбкой предложил Дане большую картонную коробку для вещей. Смородина спустился вниз к Вениамину. «Такая стать, – думал он про Даниила. – Молод и прекрасен. Вся жизнь принадлежит ему».
– Если я правильно помню, это родственник, но не наследник?
– Дальний родственник мужа, – ответил Вениамин. – Не наследник совершенно. Бизнесмен.
Смородину не удивила четкость и скорость выдачи характеристики. Он понимал, что и на него, в нед- рах микроимперии Александра, уже заведена карточка, если не папка. Вероятно, электронный документооборот существует, но, пожалуй, все еще и дублируется на бумаге. Он живо представил себе, как Вениамин вносит в кабинет Кощея бумажные папочки. Его больше удивило, что главминьон не обращает никакого внимания на фреску. Он вел себя так, как будто ее просто не существовало. Платон Степанович вспомнил строки Пелевина про то, что свинья не знает, как выглядит небо, потому что из-за строения шеи не может поднять го- лову.
В комнатах мужа Ольги было множество вещей разного характера и, как сказал бы Горький, одинакового назначения: мешать человеку свободно двигаться. Это был настоящий военный склад. Огнестрельное оружие, холодное оружие, антикварное оружие, каски, шлемы с перьями. Было ощущение, что хозяин этой коллекции со дня на день ждал решающей битвы со всей мировой историей.
– Александр Сергеевич не приедет?
– Он вообще не приедет, у него очень много работы.
Но Александр не производил впечатления загруженного делами человека. По крайней мере, книги Ольги он читал, раз называл себя их поклонником. Смородина скорее поверил бы, что у него противоположная проблема – куда девать время между едой и сном.
Платон Степанович обошел весь дом и увидел, что в нем орудуют сразу три помощника Александра, одинаковых с лица. Они осматривали содержимое письменных столов, ощупывали рамы картин. Увидев Смородину, они одинаково улыбались, тем самым давая понять, что он должен удалиться. Когда он получил дневник Ольги, в нем явно не хватало страниц.
Спальня
В спальне Ольги был идеальный порядок. Интересно, убрались после ее смерти или так было всегда? Платона Степановича сразу заинтересовала живопись. Напротив кровати хозяйки висели несколько картин, среди которых выделялся портрет мужчины с бакенбардами. Этот субъект в зеленом сюртуке взгромоздился на стул, закинул нога на ногу и положил кисть левой руки на спинку стула, чтобы артистично ее расслабить. В его правой руке была гитара, а сзади него стояли ноты. Вся растительность на голове была взъерошена, вероятно, для того, чтобы показать, что он объят нездешним пламенем. На фоне каллиграфическим почерком было выведено: «В. Тропининъ». Работа была похожа на портреты из императорского музея, которые бывший крепостной выполнял для столичной знати. Было совершенно очевидно, что перед зрителями артист. Но не коллега художника по трудной добыче хлеба, а баловень судьбы, служащий музам в свободное от службы время. Кого-то лицо кавалера напоминало Платону Степановичу. Все-таки бакенбарды делают похожим на Пушкина кого угодно.