— Откуда вы знаете о Памфиле? — удивилась княгиня. — И о том, где находится мой муж?
— Вы обо всём потом узнаете, догадаетесь, ваша светлость, но только чуть позже, — грустно улыбнувшись, произнёс Иоанн и низко поклонился княгине. — Ныне важно только поверить нам и отважиться. Но мы-то знаем, что вы отважная женщина!..
— Это правда, — восхищённо пропел Пётр. Иеремия и Гийом, улыбнувшись, с нежностью и теплотой посмотрели на княгиню.
— Я никуда не поеду! — решительно проговорила Феодосия, сотворив суровое лицо. — И прошу никогда не вести со мной подобных речей!
Она резко развернулась и пошла прочь, оставив монахов в горестном смятении.
Глава третья
ПОВЕЛИТЕЛЬ ТЬМЫ
Жара палила такая, что пот, едва выступив, тотчас испарялся, оставляя на коже сухие песчинки соли. Осыпаясь, они вызывали назойливый зуд. Временами долетал ветерок с Аму-Дарьи, мутной реки, огибавшей город, однако облегчения он не приносил.
Глаза болели от слепящего солнца, но Темучин, или, как его теперь величали, Чингисхан, что означало «великий хан», уже привык к нему и почти не прикрывал век. Конёк завоевателя осторожно вступил на красную ковровую дорожку, выстеленную на майдане, главной площади Бухары, в нерешительности остановился. На другом конце её, в окружении мулл, визирей и старейшин, потемнев от липкого пота, монгольского властителя терпеливо поджидал пузатый эмир. Похожий на спелую грушу, в зелёной атласной чалме и в белом, расшитом золотой нитью шёлковом халате, заботливо укрытый от яркого солнца опахалами, он держал в руках золотой ключ от утопающего в зелени садов города, чьи высокие башни дворцов и минаретов — а одних мечетей слуги завоевателя насчитали больше трёхсот — и украшенные диковинными скульптурами журчащие фонтаны свидетельствовали о его красоте и богатстве.
Неподалёку слуги великого монгола грузили на верблюдов мешки с золотыми монетами. Их собрали ровно триста тысяч, уложив в четыреста плотных кожаных мешков. Такую цену запросил Чингисхан с Бухары, узнав, что её правитель Мухаммед трусливо бежал с частью своего войска и свитой, бросив город на глупого эмира, и милостиво пообещал в обмен на золото не подвергать град жестокому опустошению.
О сказочных городах Средней Азии Темучину в детстве рассказывала кормилица. Из её напевных, заунывных побасёнок он запомнил лишь сладкоголосых птиц с красочным оперением, беззаботно гуляющих во дворцах, и смуглых дев, дарующих прохладу своими телами. И теперь один из таких райских уголков лежал у его ног.
Мухаммед, по наивной глупости своей надеясь, что без него эмир быстрее откупится от корыстного монгола и тогда он сможет вернуться обратно, оставил в родных стенах всё своё семейство, чем немало удивил степного властителя. Сыновей шаха по приказу Темучина тут же умертвили, а жён и дочерей завоеватель роздал в рабыни своим приближённым, оставив себе самую юную семилетнюю газель, робкую и хрупкую, как травинка.
В остальном же вся радость мимо губ пролилась. Ярость и смертельная обида прожигали его насквозь. Ведь он искал с хорезмшахом дружбы, зная о его несметных богатствах и бесчисленной рати. Ещё до своего нашествия великий монгольский хан прислал в Бухару послов на переговоры. Вместе они могли завоевать весь мир, всю Европу, Средиземноморье и владеть всеми богатствами земли. Но едва монгольские ходатаи в пыльных халатах заикнулись об этом, как Мухаммед побагровел и затопал ногами.
— Да знает ли ваш степной князёк, кому он предлагает свою мерзкую дружбу? Выше меня был только Александр Великий! С ним я, возможно бы, и согласился поделить мир, а ваш хан пусть сюда и носа не кажет.
Хорезмшах обезглавил послов и отослал назад Темучину их головы. И вот теперь старейшины Мухаммеда со страхом взирали на непрошеного гостя, и наместник хорезмшаха покорно ждал на палящем солнце милости завоевателя.
— Мудрецов и астрологов слуги сыскали и отправили в твой шатёр, великий хан, — доложил темник Ужеге, один из самых расторопных слуг.
Чингисхан и бровью не повёл. За долгие месяцы походов он научился не тратить энергию на пустяки, не отвечать слугам, не входить с ними в объяснения, беречь слова, движения, жесты. Его жёсткое круглое лицо, обожжённое диким среднеазиатским солнцем, приобрело цвет тёмной глины, некогда чёрные усы частью выгорели, губы запеклись. Лишь в глазах по-прежнему время от времени вспыхивало адское пламя, и страшен был этот взгляд, когда кто-нибудь случайно с ним сталкивался. При этом сам повелитель оставался тих и спокоен, но его сын Джучи и ближайшие помощники застывали, превращаясь в соляные столпы, ибо гнев Темучина не знал сострадания и пощады.