— Ладно, неси!
Князь съел ползайца верченого с хреном, жирный студень из нельмы, пару уток, запечённых в глине, отведал холодной оленятины с грибами да тапешками, пригубил ядрёного, забродившего в тепле медку. Утолив голод, он погасил немного и буйный пламень обиды, возгоревший было в душе; затих, задумался. Хоть и косая сажень в плечах, Ярослав выглядел гибким и поджарым: бешеный нрав всё пережигал, не оставляя ни одной жировой складочки на теле.
Мысли роились вокруг вечевой смуты. Говорун он уродился никудышный. Там, на вече, когда горланили все, кому не лень, можно было ещё легко переломить вспыхнувшее недовольство. Новгородцы умели покоряться мудрому слову, оттого и чтили свою вольную республику. Прежний князь, Мстислав, умел и ласку и гнев в словах выразить, одним языком победу одержать. Ярослав же с детства рос молчуном, тут уж сказалась Памфилова выучка, а потому и злился, попадая на такие сходки. С вече он убежал, не дослушав и половины поносных для себя обвинений. И отходил тяжело и долго.
Повечеряв, завалился спать, а наутро примчался перепуганный насмерть слуга Шешуни, чудом спасшийся. Средь ночи десятский вернулся от Горислава, принеся два узла захваченного у того добра. Поел наскоро да лёг спать, а под утро ворвались неизвестные, убили хозяина, его молодую жену, с коей год будет, как они повенчались. Слуга же от страха залез в горячую печь, обгорел немного, зато сохранил свою шкуру.
Убивая дружинника, злодеи кричали: «Захотел княжеской любви и милости, так получай её!» Уже уходили разбойники, но Шешуня вдруг очнулся, застонал. Убийцы вернулись да уволокли с собой израненное тело.
Так уж совпало, что в ту же ночь подожгли хоромину Романа, одного из гридских дружинников Ярослава, которого князь отпустил помиловаться с женой. Загорелась хоромина часа через два после полуночи. Жену гридской слуга успел вытолкнуть в окно, сам же бросился в соседнюю светлицу спасать малолетнего сына, но прогоревший пол неожиданно проломился, и из адова пламени Роман не выбрался.
Эти две смерти так потрясли князя, что он почернел как ночь, а едва пришёл в себя, не раздумывая, приказал грузить вещи на подводы и всем собираться в дорогу. Даже Памфил, знавший хозяина, удивился и спросил, что стряслось.
— А то, что ныне Шешуня с Романом, а завтра разбойники в мой дом ворвутся, мне красного петуха подпустят! Не вернусь, пока не выдадут мне этих татей и поджёгщиков да всем градом новгородцы вины своей не принесут! — ревел в ярости Ярослав. — В Новый Торг едем, он станет новым Великим Новгородом!
Ярослав даже не стал забирать жену, надеясь, что сыны святой Софии на коленях приползут молить его о прощении.
К вечеру они прибыли в Торжок, где князь и решил остановиться. Почти одновременно по пути в Новгород там разместился на ночлег караван купцов, гнавший домой обозы с зерном. Дождливое лето и суровая предыдущая зима сгубили свои хлеба, и северяне покупали рожь да пшеничку на Черниговщине и в Киеве. Ярослав, узнав о караване, повелел купцов схватить, зерно изъять, а также перекрыть все дороги и ни одного торгового обоза к новгородцам не пускать.
Через пять дней заявились послы, выбранные вечевым собранием, звать князя обратно. Они повинились: злодеи, запалившие дом Романа, пойманы. Однако на князя худа не держали, а являлись лишь злыми завистниками удачливого слуги. Потому Всеволодович может, вернувшись, сам их рассудить по своей княжеской справедливости. Что же касается пропажи Шешуни и убийства его жены, то разбойников проведать не удалось: канули они как в преисподнюю, и мёртвого тела самого десятского нигде не обнаружено.
— Вот тут вся эта история кажется нам странной и непонятной, — добавил Григорий Абыслов. — С Гориславом у Шешуни неделю назад вышла отчаянная брань. Десятский возревновал тысяцкого к своей жене Ольге, ибо поначалу она должна была за него и пойти замуж, но родители рассорились из-за пустяка — жеребчика каурого на ярмарке не поделили — хотя Горислав да Ольга друг дружке полюбились и оба считали дни до свадьбы. Тут и подвернулся Шешуня, давно зарившийся на статную да красивую купеческую дочь, и Ольгин родитель в отместку и выдал её за Шешуню. Ольга плакала, грозилась руки на себя наложить, но против родительской воли дерзнуть не посмела. Только куда старую любовь денешь? И с первого же дня семейная жизнь у Шешуни не заладилась...