Князья онемели от столь дерзкого предложения. Монголы же, заметив оцепенение на их лицах, истолковали его по-своему.
— Мы найдём и по пять монет за каждого и пятнадцать дадим за Котянову голову, поскольку она самая тупая и тяжёлая, — послы заулыбались собственной шутке.
— Стража, взять послов и отсечь их бараньи головы. Мы это сделаем для вас безо всякой платы! — едва толмач успел перевести, прошипел в ярости Мстислав.
Последнюю фразу даже не переводили. Двое дружинников тотчас схватили степняков и поволокли во двор. Лишь тогда послы поняли, какую страшную ошибку совершили, но исправить её было уже невозможно.
Мстислав Романович, равный по годам Удалому и правивший в Киеве, поднялся, подошёл к окну и дал знак стражникам, чтобы те не торопились. Его мудрость и отвагу многие уважали, и он единственный мог переломить всю ситуацию.
— Монголы нам не враги, — возвратившись к столу и взглянув на Мстислава Черниговского, на поддержку которого рассчитывал, проговорил он. — Зачем браниться с ними? Всё худое слышали, что случилось с Бухарой и Самаркандом?..
Князь киевский, убелённый сединами, выдержал паузу, давая возможность каждому из сидящих за столом, вспомнить те страшные рассказы.
— Мы хотим того же?.. Спасём горстку степняков, а на плаху бросим сотни и тысячи славян. Вот половцы сегодня к нам в друзья набиваются, а завтра снова будут наших купцов грабить. Мы их ведаем. А Котян твой, — Романович взглянул на Удалого, — и ныне обманул нас, не упомянув даже, что перед этим они загнали монголов в западню с аланами да последних передали тем же монголам. Я не призываю тебя, Мстиславич, тестя степнякам передавать, но защищать их всех, из-за их глупости самим в петлю лезть никому не советую. О своём народишке стоит подумать.
Разумный голос киевского князя, его сердобольство, выказанное и лицом, и точным словом, погасили воинственный порыв, зажжённый Удалым, и все одобрительно закивали: не стоит торопиться, надо крепко подумать. Но не успели князья согласно вздохнуть, как князь галицкий сорвался с места.
— Так ты предлагаешь, чтобы я им своего тестя за пятнадцать золотых продал? — вскипел Мстислав Удалой. — А остальных по пять монет за голову? И всё потому, что когда-то половецкие ханы с нами воевали? Да я вон с зятем своим, Ярославом Всеволодовичем, да с Георгием, великим князем владимирским, недавно воевал. И что, мне теперь, если они меня на помощь позовут, не идти вовсе? А разве ничего не значит, что половцы уже многие годы с нами не воюют и помощь свою нам оказывают, когда просим. Так что же на весы положим, братья мои: нашу трусость, лень или благородство, отвагу?.. А благородный рыцарь, други мои, не раздумывает, когда слышит призыв о помощи. Он спасает и не требует за это денег и благодарности. А уж тем более когда мы сталкиваемся лицом к лицу с жадными и дикими волками, пришедшими из далёких песков. Они даже хитрить с нами не хотят. Они откровенно требуют, чтобы мы отдали им половцев, а потом, уничтожив их, они смогут разделаться и с нами. Тесть мой силу и злость этих бешеных собак на своей шкуре познал. И проник в коварный ум их, с помощью которого они стремятся нас одурачить. И пока мы в силе, надо ответить на сей вызов.
Надо было отдать должное Мстиславу Галицкому. Умеющий убеждать, затронуть сокровенные душевные струны, он сразу перетянул на свою сторону молодых полководцев, вспомнив о рыцарском благородстве. Голос героя зазвенел в тишине, и молодые стратеги, сидевшие со стариками, князьями киевским и черниговским, мгновенно устыдились своего малодушия и тотчас перешли на сторону сладкопевца. Заколебался даже Романович, которого Удалой упрекнул в трусости. Но больше всего Гийома угнетало то, что он ничем не мог помочь киевлянину, хотя полностью разделял его доводы. Благородный рыцарь заботится не о себе. Он живёт во благо других, слабых и беззащитных. Он не нападает первым, не ищет славы для себя и причин для брани. На войне же благородства не сыскать, и тот, кто к ней стремится, опаснее злодея, ибо все тяготы проигранных сражений ложатся на плечи мирных граждан. Эти слова монах и попытался вложить в уста Романовича, который не знал, что ему придумать в ответ Удалому. Но Гийом неожиданно обнаружил, что у него ничего не получается. Точно голос пропал. Ни звука. Даже кот, лежавший на печи, подскочил от испуга, выгнул спину и, ядовито фыркнув, убежал в сени.
— Дело тут не в трусости, Мстислав Мстиславич, и не в благородстве, — без всякого запала забормотал Романович. — Я-то считаю, что мы ещё не готовы к таким сражениям, вот и всё...