Выбрать главу

У Ярослава холодок осел под сердцем: как он раньше не разгадал эту обманную западню! Всеволодович взглянул на воеводу. Растерянность царила уже и в ратных рядах. Ударь сейчас Мстислав с тыла, ратники дрогнут и кинутся врассыпную.

Гундарь послал лазутчиков проверить, что происходит за их спинами. Но те вернулись через полчаса ни с чем: дороги свободны, перелески пусты.

   — Они что, наше терпение испытывают? — обозлился Георгий.

   — Тогда мы начнём наступление!

   — Не стоит, ваша милость, — предупредил Гундарь. — Они могли за ночь выкопать заградительные рвы, и мы как раз в них угодим! Мстислав опытный стратег, его стоит опасаться!

Ярослав скривился. Его наизнанку выворачивало, когда при нём хвалили тестя. Но Георгий, более спокойный и рассудительный, согласился с Гундарем:

   — Да, они явно нас в силки заманивают. Надо поостеречься.

Прискакал Шешуня. Он имел в новгородской дружине своего дружка, тоже десятского, который был обозлён на Мстислава, и вызвался узнать через него, что замыслили во вражеском стане.

Ярослав простил его. На следующий день после заточения таинника в узилище тот запросил о встрече и, явившись перед князем, во всём признался. За два дня до происшедшего Шешуня узрел у себя в доме слугу тысяцкого, который под угрозой смерти рассказал, что уже полгода сводничает между Ольгой и Гориславом. Дважды они встречались и были близки. Весть о столь подлой измене молодой жены затуманила разум десятского, он хотел тут же порешить любовников, но, взяв себя в руки, придумал, как легко и без всякого ущерба извести обоих.

   — Я сбежал, чтобы через два месяца явиться к тебе, мой господин, и служить до конца своих дней верой и правдой. Я и не предполагал, что моё мнимое убийство заставит вас, ваша милость, бросить вызов новгородцам. Моя честь была растоптана этой изменой, и я не видел выхода... Прости меня, княже!..

Шешуня не смог сдержать слёз и опустил голову. Ярослав, ещё утром жаждавший повесить подлого обманщика, с теплотой в голосе вымолвил:

   — Я прощаю тебя!

Через полчаса князь уже угощал таинника медком.

   — Но, если б ты вернулся, от тебя бы попросили доказательств того, что неизвестные пытались тебя убить, а ты чудом выжил, — усмехнулся Всеволодович. — Хоть об этом-то подумал?

Шешуня поднялся, сбросил с плеч кафтан, задрал рубаху, обнажив грудь и живот. Четыре ярких рубца кроваво горели на его коже. Ярослав оторопел.

   — Что, сам себя полосовал?

   — Я же понимал, что иначе мне не поверят.

   — Но ты мог и убить себя...

   — Я старался неглубоко себя резать. Потому месяц и пришлось отлёживаться у одного старика в скиту. Но чудо случилось в другом: душевная боль угасла, точно я и впрямь сполна расплатился за своё злодеяние...

Ярослав после этого ещё больше зауважал Шешуню. В этой дикой выходке таилась немалая сила нрава. А за что ещё можно уважать на Руси дружинника?

   — Ну что, нашёл своего дружка? — спросил Ярослав у появившегося на ратном лугу таинника.

   — Нашёл. Они залезли на Юрьеву гору.

Георгий переглянулся с братом.

   — И что? — не понял владимирский князь. — Они хотят, чтобы мы их атаковали?

   — Кто их знает, — пожал плечами Шешуня. — Сказывают, они укрепились там. Но Мстислав ещё желает кончить дело миром. Так дружина судачит...

   — Ну что ж, тогда мы успеем перекусить, — сказал Георгий, и первым двинулся к белому княжескому шатру.

Наступало утро 21 апреля. С реки Липицы, протекавшей неподалёку, наползал белый туман, пробирая ознобом ратников. Юрьева гора стояла напротив Авдовой, но сейчас её укрывала плотная белая пелена. Меж ними протекал небольшой незамерзающий ручей Тунег, и Ярослав, бросив взгляд вниз, на болотистую низину, поморщился: биться на ней отважатся только безумные. Однако другого выхода не было.

Ярослав с Георгием и Святославом не успели опрокинуть по медовой чаше, пытаясь согреться, как прибыли с белым флагом воеводы новгородские. Один из них был тот же тысяцкий Григорий Абыслов. Видно, Мстислав его уважал.

   — Князья наши, кровники ваши и родичи, не считают вас своими врагами и миром хотят унять сечу, — поклонившись да осенив себя крестом, неторопливо заговорил он. — Погрозили друг другу, и будет! Мы не хотим проливать родной крови русской, лиходеев и без того хватает, от кого надлежит обороняться. Внемлите, мужи разумные, наши слова — и кончим дело мировой!

Абыслов даже посветлел лицом, точно против его доводов других не найти.