Выбрать главу

Елена Кутузова

 Смерть всегда рядом

1

Эхо шагов взлетало к высокому потолку, возвещая о припозднившемся семинаристе. Он вздрагивал и оглядывался, но боялся не того, что заметят само опоздание. Куда сильнее был страх, что узнают истинную причину.

Свет врывался в галерею сквозь стрельчатые окна. Блики полосами падали на камни пола, и кружащиеся в солнечных лучах пылинки придавали помещению особую торжественность. Статуи святых, что выстроились вдоль стены, казались застывшими в оцепенении живыми людьми.

Юноша шел, не обращая внимания на окружающее великолепие — за годы учебы оно стало привычным. Семинариста больше занимала папка с нотами, которую он бережно прижимал к груди, да тени за статуями. Как он ни спешил, а старался держаться подальше от темно-серых клякс, что лежали вокруг постаментов. Они словно прятались от солнечных лучей, пытались просочиться сквозь мрамор, но оставались на полу. И все же юноше пришлось пересечь темную полосу, чтобы протиснуться сквозь створки узкой двери. В щель между ними вырывались звуки голосов, там кипела жизнь.

Свет врывался в зал сквозь витражные окна с изображениями святых. Красный, зеленый, желтый... блики мозаикой выстлали пол, пятнами расцветили лица стоящих напротив семинаристов. Молодой человек, прячась за их спинами, юркнул на свое место.

— Не заметил? — тревожно спросил у соседа.

— Пока нет. Распевка вроде спокойно прошла, — парень в сутане покосился на преподавателя. Священник перебирал листы на пюпитре, и не слишком обращал внимания на учеников. — Смотри, нарвешься на наказание.

Крис кивнул и занял свое место. Партитура в руках слегка подрагивала — дыхание еще не восстановилось.

Рука наставника взметнулась, призывая к вниманию. Воцарилась тишина. А потом, повинуясь легкому движению палочки, возник звук. Сначала — на грани слуха, но постепенно он рос, разрастался, захватывал пространство, и через мгновение гимн, подхваченный десятком голосов, наполнил зал.

Хормейстер чутко следил за тем, как поют юноши. Слух, данный с рождения и отточенный годами обучения, улавливал малейшую фальшь. Полтона ниже или выше резали не хуже бритвы, заставляя священника кривиться.

Сегодня гримасы предназначались в основном Крису — он так и не успел отдышаться.

— Крис! — сухо позвал ученика преподаватель. — Задержитесь ненадолго!

Названный покорно подошел, склонив голову, — смотреть на старшего с высоты своего роста сейчас казалось неуместным. Да и почтение выразить не мешало — он знал, что провинился.

— Когда вы научитесь приходить на занятия вовремя? — голос наставника шелестел, подобно листьям в октябре: сухим, еще не тронутым гнилью, но уже неживым. — Постоянные нарушения дисциплины являются грехом. Серьезным, но, к счастью для вас, пока еще искупаемым. Сегодня, вместо вечерней трапезы, вам стоит помолиться. Думаю, десять раз Signum Crucis, десять — Ave и пятнадцать Symbolum Nicaenum на этот раз будет достаточно.

— Да, падре, — Крис старался говорить тихо, чтобы преподаватель не понял по голосу его радости мягким наказанием.

Но ликование быстро сменилось тревогой: за дверями его ждали.

— Господин ректор желает вас видеть! — сообщил секретарь и двинулся вперед.

Крис пошел следом, не поднимая взгляда. Он старался совсем не смотреть по сторонам, особенно, когда пересекал полосу тени. Край сутаны с мелькающими из-под нее стоптанными каблуками ботинок превратился в путеводную нить, охраняющую от опасности так же хорошо, как и молитва.

Труднее всего оказалось преодолеть лестницу. Пролеты скрывались в тени, и только площадки ярко освещались солнечным светом. В темном коридоре маяками сияли над дверью ректорского кабинета два стилизованных под старину фонаря.

Попасть в святая святых семинарии оказалось непросто — подступы к заветному кабинету охранял штат секретарей. Но личный помощник ректора провел Криса мимо столов и постучал.

— Входите!

Крис протиснулся в едва приоткрытую дверь и поклонился. Попасть в кабинет самого ректора в зависимости от причины было и почетно, и ужасно. Одни выходили с гордо поднятой головой, другие... другие покидали семинарию навсегда.

Крис радовался, что носит сутану — её полы скрывали дрожащие ноги. Сам он старался держаться ровно, но почтительно, при этом ни на шаг не выходя из пятна света, что падало в окно за спиной ректора.

Все остальное скрывалось в тени: шкафы, уставленные рядами книг, два глобуса — географический и звездный, и даже распятие над окном. Сам ректор, занятый чтением какого-то документа, тоже казался темным силуэтом. И только детали письменного прибора сверкали желтым металлом.