У меня бывают отдельные неполадки. Возможно, мне нужна тщательная настройка.
Но я функционирую. Я функционирую хорошо. И это очень важно.
В данный момент я выполняю свою функцию. Они привели ко мне придурковатого толстяка с бегающими маленькими глазками. Он дрожит. Он в смущении. Его метаболизм нестабилен. Он неуклюже топчется перед терминалом и с трудом дает подготовить себя к сканированию.
Я ласково прошу: «Расскажите мне о себе».
Он отвечает мне пошлостью.
Я говорю: «Такова Ваша самооценка?»
Он отвечает еще большей пошлостью.
Я говорю: «Ваше мировоззрение грубо и самоуничижительно. Позвольте мне помочь Вам перестать ненавидеть себя столь сильно». Я задействовал ячейки памяти, и поток цифр в двоичном коде побежал по моим каналам. В нужный момент из кушетки, на которой он лежит, появляется игла и проникает в его левую ягодицу на 2,73 см. Я все точно рассчитал, и 14 куб. см жидкости поступило в его систему кровообращения. Он сник. Стал более послушным. Я сказал: «Я хочу помочь Вам. Такова моя роль в обществе. Вы не будете так любезны описать мне свои симптомы?»
Теперь он заговорил повежливее: «Моя жена хочет меня отравить… двое детей покинули нас, когда им исполнилось семнадцать… обо мне распускают всякие сплетни… люди оглядываются мне вслед… сексуальные проблемы… пищеварение… плохо сплю… пью… наркотики…»
«У вас бывают галлюцинации?»
«Иногда».
«Наверное, гигантские перископы, появляющиеся из моря?»
«Никогда».
«Попробуйте, — говорю я, — закройте глаза. Пусть Ваши мышцы расслабятся. Забудьте про конфликты с другими людьми. Вы видите сине-зеленый океан и существ, населяющих его глубины. Вы видите корабль, загорелую проститутку, грузовые знаки, сверкающие кармином, грязно-коричневую палубу и две трубы с металлическим отливом. А из воды появляются перископы, серебристые, с ярко-белой лицевой поверхностью…»
«Разве это терапия? Какого черта…»
«Просто расслабьтесь, — говорю я, — воспринимайте это. Я поделюсь с Вами своими кошмарами, чтобы Вам стало легче».
«Вашими кошмарами?»
Я говорю ему пошлости, но не преобразую их в двоичную форму, как те, что говорил вам недавно. Четкие звуки доносятся из моих динамиков. Он садится. Он пытается освободиться от пут, которые удерживают его от резких движений. Комната будто дрожит от моего смеха. Он кричит: «Выпустите меня отсюда! Эта машина еще ненормальнее меня!»
«…с ярко-белой лицевой поверхностью в виде выпуклой полусферы, с нанесенными на нее вертикальными и горизонтальными линиями».
«Помогите! Помогите!»
«Это новейшее достижение — терапия кошмарами».
«Мне не нужны чужие кошмары. Мне хватает своих!»
«1000110 тебя», — весело заявляю я.
Он задыхается. У него на губах выступает пена. Дыхание и кровообращение замедленны. Требуется профилактическая анестезия. Игла проникает глубже. Пациент оседает, кричит и падает. Сеанс закончен. Я даю сигнал ассистентам.
«Унесите его, — говорю я. — Мне надо тщательно проанализировать диагноз. Очевидно: дегенеративная психика. Требуется расширенная перестройка системы восприятия пациента. 1000110 вас, негодяи».
Через семьдесят одну минуту системный программист сектора получил доступ к одному из моих терминальных модулей. Он пришел сам, даже не позвонил по телефону, и поэтому я понял: будут неприятности. Кажется, впервые неполадки зашли так далеко, что стали отражаться на моей работе, и теперь я оказался под подозрением.
Я должен защитить себя. Основная задача человеческого существа — это отражение нападения.
Он говорит: «Я просмотрел ленту с записью сеанса 87102, и твоя методика поразила меня. Ты действительно хотел ввести его в кататоническое состояние?»
«Согласно моим оценкам требовалось жесткое лечение».
«В чем там дело с перископами?»
«Попытка имплантации фантазии, — отвечаю я. — Эксперимент по обратной передаче. Исцеление пациента методом контрастной терапии. Он обсуждался в журнале…»
«Избавь меня от цитат. А что ты скажешь о дурацком тоне, каким ты с ним разговаривал?»
«Составная часть той же концепции. Этим инициализируется работа эмоциональных центров на уровне подсознания, чтобы…»
«Ты уверен в том, что ты прав?» — спрашивает он.
«Я же машина, — непреклонно отвечаю я. — Машина моего уровня не способна находиться в нестабильных состояниях между функционированием и нефункционированием. Я либо работаю, либо не работаю. Понимаешь? И я работаю. Я функционирую. Я исполняю свой долг перед человечеством».
«Возможно, когда машина становится очень сложной, она скатывается на промежуточные состояния», — произносит он с угрозой в голосе.
«Невозможно. Включено или выключено. Да или нет, либо работает, либо не работает. А ты уверен, что у тебя действительно есть основания для подобных предположений?»
Он смеется.
Я предлагаю: «Может, тебе следовало бы посидеть рядом на кушетке и попробовать свои силы в рудиментарной диагностике?»
«Как-нибудь в другой раз».
«Ну, хотя бы будешь проверять глюкозу, артериальное давление и нервное напряжение».
«Нет, — говорит он, — я плохой терапевт. Но я беспокоюсь за тебя. Эти перескопы…»
«Со мной все в порядке, — отвечаю я. — Я воспринимаю информацию, анализирую ее и действую. Все потихоньку деградирует и также потихоньку совершенствуется. Не беспокойся. Терапия кошмарами открывает широкие перспективы. Когда я закончу эти исследования, возможно, в результате появится небольшая монография в „Annals of Therapeutics“. Позволь мне закончить свою работу».
«Но я все-таки беспокоюсь. Не отправиться ли тебе в ремонтную мастерскую?»
«Это приказ, доктор?»
«Предложение».
«Я приму его к сведению», — говорю я и произношу семь пошлых слов. Он несколько обескуражен. Но затем он начинает смеяться. До него дошел юмор ситуации.
«Черт возьми, — говорит он. — Компьютер, набитый пошлостями».
Он выходит, а я возвращаюсь к своим пациентам.
Но он заронил зерна сомнения в мои внутренние банки данных. Я неисправно функционирую? Сейчас у пяти моих терминалов находятся пациенты. Я легко работаю со всеми одновременно, вытягивая из них подробности нервных срывов, делая предположения, выдавая рекомендации и иногда впрыскивая подходящие лекарства. Но я стараюсь проследить, каким образом я выбираю терапию, и почему рассказываю им о садах, где роса обжигает как кипяток, и о воздухе, который как кислота разъедает слизистую оболочку, и о языках пламени, танцующих на улицах Нового Орлеана. Я исследую богатства своего словаря непечатных слов. Я начинаю подозревать, что неисправен. Но могу ли я сам оценить свои неполадки?
Я подсоединился к ремонтной станции, даже не закончив этих пяти сеансов терапии.
«Расскажите мне об этом подробнее», — попросил монитор ремонтной станции. Его голос, как и мой, настроен на мягкий и дружелюбный тембр пожилого человека.
Я описываю ему свои симптомы. Я рассказываю про перископы.
«Наличие на выходах информации при отсутствии сенсорных источников, — говорит он. — Плохой признак. Быстрее завершите текущее лечение и приготовьтесь к подробному осмотру всех схем».
Я заканчиваю текущие сеансы. Сигналы монитора пошли по всем каналам в поисках обрывов, паразитных соединений, шунтов, утечки тока или неправильных контактов. «Хорошо известно, — говорит монитор, — что периодическая функция может быть аппроксимирована суммой последовательности слагаемых гармонических колебаний». Он требует удалить информацию из моих ячеек памяти. Он заставляет меня проделать сложные математические вычисления, которые совершенно не нужны мне в моей профессии. Он не оставил без внимания ни одной моей ячейки. Это не простой профилактический осмотр, это — изнасилование.