Лоретта Аоки
Смерть выходит на подмостки
1
Никогда не думал, что эта история может выйти наружу, куда-то за пределы моей семьи. Эта история – вплоть до сегодняшнего дня – была чем-то на подобии семейной реликвии, семейного достояния, некой семейной ценности. Боюсь, что все то, о чём я расскажу сейчас, является неотъемлемой и личной частью истории моей семьи. Однако, я считаю, что данная история заслуживает право существовать в нашем мире.
События этой истории происходили в одном из регионов Англии, а именно – в Западном Мидленде. Если быть более точным, то в Бирмингеме, первое упоминание поселения которого датируется 1166-ым годом. История же, о которой я собираюсь рассказать, произошла ближе к 1900-ому году, когда в городе было тихо и спокойно. На тот момент Бирмингем являлся – и продолжает являться – одним из самых заселённых городов Западного Мидленда. В нём жило огромное количество людей. Мой прадед не стал исключением.
Мой прадед, Вильям Редвинг, был странствующим художником, который накануне своей жизни решил побывать в каждом уголке Великобритании. Побывав во многих регионах страны, он наконец смог приехать и в Западный Мидленд, дабы полюбоваться его прелестями и, возможно, даже запечатлеть некоторые из них на холсте. Это всегда доставляло ему немыслимое удовольствие.
В багаже прадеда было чрезмерно много картин. Каждую из них он ценил дороже своей жизни и ни за что на свете не променял бы их на гонорары денег или на драгоценности. Моя прабабушка Миранда, будучи ещё при жизни, постоянно упрекала его за это. В своих дневниках она не раз писала, что Вильям был готов отдать жизнь за свои картины, если это понадобится.
Отправившись в Бирмингем, мой прадед надеялся найти вдохновение, которое на тот момент отсутствовало у него больше года. Он прошёлся по каждой улице и каждому закоулку, осмотрел все достопримечательности и красивые поместья, обошёл весь город, но ничего не влекло его к себе, ничего не вызывало ярого желания запечатлеть себя красками. Опечаленный этим, прадед собирался покинуть город уже через пару дней своего пребывания в нем. И покинул бы, если бы в тот вечер к нему не пришло письмо от аристократа.
Письмо содержало в себе просьбу изобразить на холсте некую Аманду. В последствии стало понятно, что Аманда являлась дочерью аристократа, отправившего письмо. Тогда прадед отложил в сторону чемоданы с багажом и отправил ответ. Он понадеялся, что хотя бы аристократская дочь сможет разжечь в нём былую страсть к картинам.
Обо всём этом я узнал, читая записи из его старого, пожелтевшего от времени и потрёпанного дневника. Читая эти записи, я пережил всё то, что пережил он. Вильям.
2
…Опечаленный последними событиями я намеревался покинуть Бирмингем утром следующего же дня, однако вечером, пока я паковал свои вещи и писал письмо своей жене, предупреждая её о том, что я намерен возвращаться, мне пришло дивное письмо, словно бы сама судьба услышала меня, мои яростные мольбы и таким образом хотела подарить мне шанс на искупление…
На следующий день, едва открыв глаза и наспех позавтракав, Вильям отправился в поместье, откуда пришло закадычное и неожиданно приятное приглашение. Дорога была недолгая. Вильям проделал её пешком, наслаждаясь утренним воздухом и пустыми улицами.
…Я не помнил самого себя от счастья, что охватило меня в то самое мгновение, когда мне стоило увидеть поместье собственными глазами. Я не раз думал: каким же тогда всё-таки было моё лицо? Уверен, оно выглядело забавно, искажённое потоком чувств, захлестнувших меня.
Поместье было великолепным. Просто рай, услада для глаз настоящего художника. Я восхищался идеальным сочетанием белого с золотым, восхищался плавным переходом от оттенка к оттенку, восхищался материалами и их приятной гладью, восхищался дизайном и замыслом. Я восхищался всем, что видел. Восхищался, потому что ни разу в жизни не ощущал внутри такого сильного наслаждения…
Вильям, не скрывая на лице удивления, кое-как заставил себя представиться и с вежливой улыбкой пожать руку хозяину поместья – Натаниэлю Руссо. Мужчина почувствовал удовлетворение, отметив на лице художника смятение, и, совсем не скрывая этого, с лукавой улыбкой пригласил гостя внутрь.
…Внутри все оказалось в разы прекраснее.
Стены, пол и все тканевые предметы в доме были светлых молочных оттенков. Столы, шкафы, полки, ножки стульев и диванов, а также прочие деревянные вещи были сделаны из темного дуба. Не возникало ни одного сомнения о цене. Я точно знал, что всё это стоило знатно. Пускай подобное сочетание цветов являлось не одним из лучших, однако я предпочёл не упоминать об этом Натаниэлю. Сомневаюсь, что он счёл бы подобную грубость хорошим комплиментом. Всё же, он был не настолько глуп, как могло бы показаться в самом начале…