Выбрать главу

На берегу озера двое подростков чинили причал, приколачивая доски к вертикальным брусьям и обрезая их торцы. Судя по доносившемуся из-за лодочного сарайчика стуку молотков, там тоже шел ремонт причала. Наблюдая эту кипучую деятельность, я испытывал странное удовлетворение.

Спустя полчаса я вернулся в Хэтчвей и позвонил Рэю домой. Мне повезло: сегодня он снимал трубку. Я подробно рассказал Рэю, как развлекаюсь за его счет, а он отвечал мне скупыми, но регулярными "угу", призванными убедить меня в том, что трубка до сих пор прижата к его уху.

- Рэй, я вынужден попросить тебя сразу о двух одолжениях.

Новое "угу", на сей раз означавшее "ага", если, конечно, мол просьбы не выйдут за рамки разумного. Рэй всегда был готов отдать мне хоть правую руку своего партнера, но не преминул бы при любом удобном случае напомнить мне, чего это ему стоило. Он умел ставить меня в положение человека, клянчившего луну с неба, а себя выставлять щедрым дарителем, чтобы потом попрекать меня. Я продиктовал ему номера машины с приусадебной стоянки и попросил проверить их.

- Это все? Ты закончил бить челом?

- Нет, узнай все, что сможешь, о женщине по имени Алин Барбур. Она художник-декоратор. Проживает в усадьбе и наблюдает за Пэттеном все время, пока меня нет поблизости. - Я услышал, как Рэй засопел в трубку. - Или, может, ты подключил к заданию второго соглядатая?

- Во-первых, у тебя ненормированное рабочее время, и ты всегда должен быть поблизости. Во-вторых, кабы я хотел ввести там сменный график, пошел бы к профессиональному сыщику.

- С тебя станется. Ты, чего доброго, обратишься и в секретную службу.

- Бенни, наш друг очень плох?

Я ответил, что, по моему мнению, жизнь Пэттена вне опасности, не забыв рассказать об оказанной мною первой помощи и о смекалке, которую я выказал в столь сложной обстановке. Услышав, как Рэй перекладывает трубку из одной руки в другую, я попытался снова завладеть его вниманием.

- Слушай, кто-то в парке Алгонкин настроен весьма серьезно. Независимо от решения Верховного суда, этот человек не хочет, чтобы Пэттен жил тут. Наш горе-поп дважды чудом избежал смерти. На третий раз ему не повезет. Теория вероятности работает против него. В каком положении очутится твой клиент, если Пэттена убьют? Подумай. Пэттену и так жутко везет. Слава богу, что я прочитал столько уголовных романов. Только книгочей додумается отравить колпачок от бутылки.

- Вот что, Бенни, подожди у телефона.

Ну ещё бы. Рэю пора поливать лужайку или подстригать живую изгородь. Но я умудрился крепко вцепиться в него и задал ему ещё один вопрос:

- Рэй, когда я упомянул Алин Барбур, у тебя началось сердцебиение. Не надо темнить, от этого портится зрение. Что ты о ней знаешь?

- Ну ладно, ладно. Мне известно, кто она такая. Но неведомо, чем она занимается в Петавава-Лодж. Ее не было в сценарии. Я свяжусь с тобой, когда что-нибудь разнюхаю, хорошо?

Я кивнул в знак согласия, и Рэй со стальными нотками в голосе посоветовал мне обзавестись хорошими туристскими башмаками.

Я отправился в забегаловку пить кофе.

- Вы живете в какой-то из здешних усадеб? - Спросила официантка. Этот прямой вопрос так удивил меня, что я поперхнулся кофе и едва не задохнулся, но зато получил возможность поближе познакомиться с ней.

- Угу, - ответил я, когда снова обрел голос.

- Не надо говорить с полным ртом, земляк. Что за усадьба? Я слышала, в этом году половина комнат пустует, а Коулсон и вовсе не открывал лавочку. Слишком дорогое удовольствие при нынешних ценах на бензин. Здешний люд все время ворчит. Чтобы добраться до Нири, надо сжечь бензина на шесть долларов. А таксист Тим берет пятнадцать за ходку в оба конца. Раньше это стоило пятерку.

- Все дорожает. Я живу в Петавава-Лодж.

- Ага. Теперь там заправляет молодая парочка, а раньше был Уэйн Траск.

- Да, я знаю.

- Как-то раз его жена Флора появилась тут среди ночи, и на ней, видите ли, не было ни клочка...

- Я слышал. Говорят, Траск был страшен в подпитии.

- В ту ночь, когда случился пожар, он нализался вусмерть.

- Вас послушать, так это было вчера.

- А вчера чем лучше? Бедный Эней. Какая жалость. Прекрсный был человек, ни разу не сказал ни про кого дурного слова.

- Он ведь жил в Хэтчвее? - спросил я, желая выяснить, существовала ли между Энеем и Пэттеном какая-то связь помимо детской дружбы.

- Эней снимал комнату на втором этаже с видом на винную лавку. Дом принадлежит миссис Крамер. Летом Эней почти не жил там, предпочитая скитаться по лесам. Платил всего пятнадцать долларов в неделю, а комната просторная. При жизни Крамера там была хозяйская спальня. Мод говорит, что теперь она сможет выручить за эту комнату не меньше четвертака, даже если не станет делать там ремонт.

- Вы говорите, это напротив винной лавки?

- Дом с ванночкой для птиц и колоколами. Его строили для Ораса Уэггонера, хозяина лесопильни, но в тридцатые годы он продал все Эду Крамеру из управления мелиора...

Я слушал эту лекцию по истории края ещё двадцать минут, потом расплатился и отправился к винной лавке. Дом напротив представлял собой бурую дощатую постройку с обвалившейся верандой по переднему и одному из боковых фасадов. В парадной двери было веерообразное окошко с матовым стеклом, сквозь которое виднелась висевшая едва ли не над порогом бордовая люстра. Колокола заржавели и давно не звонили, ванночка для птиц была суха как пустыня и тоже изъедена коррозией. Я повернул рукоятку старомодного звонка, укрепленного в самой середке двери, и вскоре увидел сквозь два завешенных тюлем овальных оконца идущую по коридору женщину.

- Вам чего? - спросила маленькая седовласая и почти прозрачная хозяйка, открывшая мне дверь. В её наружности не было ничего примечательного, за исключением старческих веснушек на лице и запястьях, цепких глаз и сетки для волос.

- Вы миссис Крамер?

- Совершенно верно. Опять полицейский?

- Надеюсь, последний.

- Я тоже надеюсь. Вот такой вам будет мой ответ. Вам дай па - лец, вы всю руку оттяпаете. Неужели опять будете задавать вопросы?

- Совсем чуть-чуть, обещаю вам.

- Обещать вы все горазды. Уж я-то на своем веку наслушалась всяких посулов. Нас, женщин, до старости кормят обещаниями.

Она провела меня через прихожую, потом вверх по лестнице с перилами, и мы очутились в комнате покойного.

- Оставлю вас. Осмотритесь, - сказала миссис Крамер. - Почти все вещи тут мои, но фигурки и картины принадлежали Энею.

На улицу выходили два широких окна, высокий потолок был украшен лепниной по всему периметру и в середине, откуда свисал старый перекрученный электропровод, удерживавший монументальный и безобразный осветительный прибор, гибрид морской раковины и абажура. На стенах узорчатые обои всех оттенков кофейного цвета, да ещё на полном серьезе снабженные водяными знаками. Кровать была узкая,но, судя по четким отпечаткам на потертом ковре, прежде тут стояла другая, гораздо более габаритная. Вероятно, в ней почивали Крамеры, а быть может, и Уэггонеры. Личных вещей было немного: в шкафу лежала желтая каска, стояли желтые башмаки, как у Джорджа, висели плащи, байковые рубахи, валялись капроновые галоши, резиновые сапоги, бахилы и пара снегоступов. В ящиках - белые сорочки, новые и не очень. А ещё я обнаружил доказательства тому, что Эней сам штопал свои носки.

Слева и справа от громоздкого буфета темного дерева висела грубая любительская мазня какого-то живописца. Я не удивился, увидев в правом нижнем углу росчерк Дика Бернерса. Выразительность из Дика так и перла, но ему явно недоставало доходчивости. Впрочем, он вполне мог тягаться с грэнтэмскими оформителями ресторанов, оставлявших на своих фресках не только имена, но и номера телефонов. Никаких писем, квитанций из прачечных, букмекерских бланков или зашифрованных записей в ящиках не оказалось. Полицейское управление Онтарио выказало немалую дотошность, даже в такой дыре. Самой ценной из моих находок оказался комок жевательной резинки, немало переживший в чьей-то пасти и вновь завернутый в свой фантик с надписью "ригли-мятная". Ничего не добившись от серванта, я вернулся к живописным полотнам. На одном из них была изображена лесопильня, если смотреть на неё с озера. Я узнал в маленьком домике возле цеха наш флигель. Холмы на заднем плане были более-менее похожи на натуру, но едва ли они когда-либо имели такой розовато-лиловый цвет, как на этой картине.