Послонявшись по поляне, я пошел к реке. Под крутым берегом, поросшим плакучими ивами, сидел Сергей и задумчиво бросал в воду камешки. Я сел рядом с ним и занялся тем же.
- Послушай, ты недавно мне что-то о Чечне говорил, - спросил меня Сергей, не оборачиваясь. - Что ты там забыл?
- Что, Что... Смеяться будешь - золото искал... Странно, когда геологом работал, все другими металлами занимался. А как при нынешнем капитализме с геологией завязал - одним золотом. А Чечню я попал случайно. Дудаев как-то по телеку сказал, что, ну, их на хрен, сами проживем, тем более что в Чечне золота полно, сейф, говорит, вон, за моей спиной доверху забит самородками. А у меня знакомый один был чеченец. Позвонил он мне как-то летом 92-го, как раз после той телепередачи, и предложил на пару недель слетать в какой-то там район на вертолете и золотишко поискать.
Ну, я и поехал. Хорошо приняли, на следующий день в вертушку посадили и в горы отвезли. Красиво у них там - башни пустые, высокие, прямые и покосившиеся, могильники, забитые мумиями и скелетами. Оглянулся я, посмотрел поисковым взором и ясно понял - золота нет и в ближайшие геологические периоды не будет. Хоть ваньку повалять надо, думаю, жаль ребят огорчать, - и стал шлихи мыть. Мою, а рядом четыре автоматчика: охраняют, от скуки в деревья стреляют. Очень их интересовало со скольких метров березу в обхват насквозь прострелить можно... А я отмыл десяток шлихов, достаю лупу и им в глаз - смотрите есть, блестит, но очень мелкое.
Очень скоро этот бесполезняк мне приелся, а в речке форель плещется, в кармане леска с крючком на палочку намотана.
"Давай, - говорю, - ребята, хватит, поздно уже, топайте в лагерь, отдыхайте, а я с удочкой пройдусь". А они: "Нет, - говорят, - ты - гость, охранять будем".
Рыбалка была - не забыть! Форель - огромная на голый крючок бросается, а рядом - чеченцы с автоматами! Они и спать укладывались с ними - на боевом взводе, на груди греют. Ну и сказал им: "В тайге один ходил и спал спокойно, хотя выйдешь утром по надобности и на следы тигриные мочишься. А с вами боюсь. Вот, приснится кому, ну, теща, к примеру, и стрельбу откроете..." Пожелал спокойной ночи и слушаю. Не прошло и двух минут, как во тьме, то там, то тут звуки характерные стали раздаваться - храбрые чеченцы дружно ставили автоматы на предохранители...
Спирту с собой полно было. Я как-то за ужином выступил: "Вот вы, чеченцы, народ аккуратный, ничего лишнего не делаете, но спирт, вот, пьете как-то странно и длинно - в стакан наливаете, потом водой разбавляете, потом пьете, потом запиваете, а потом закусываете. А вот, говорю, глубоко вами не уважаемый российский народ ритуал этот существенно сокращает". И наливаю себе полстакана спирта и без напряжения медленно выцеживаю. Естественно, потом не запивая и не закусывая. Чеченский народ переглянулся, затем его взгляд слился в один, кинжалом упершимся в одного из своих представителей, по одному погону милицейского капитана, по другому - лейтенанта. Тот пожал плечами, налил полный стакан спирта и выпил без всяческой натуги. Тут я понял, что чеченский народ непобедим и пообещал сообщить об этом российскому парламенту.
Через пару дней наш бугор, Харон, осознав, наконец, что чеченского золота не будет, предложил (в шутку или нет, не знаю) сходить за ним в соседнюю Грузию. По его словам, там, неподалеку от границы, было промышленное месторождение.
Часть чеченского народа понимающе закивало головами, другая же часть, человек в шесть, после небольшого обсуждения, предложило кругу оперативный план с использованием вертолета Ми-8, отвлекающим маневром и совсем небольшим кровопролитием... В качестве тренировки они тут же устроили соревнование по стрельбе в белый свет и окружающие камни. Полюбовавшись на это безобразие, я предложил в качестве цели свой геологический молоток. Воткнул его торчком на расстоянии метров в сто, а призом выставил право росписи на березовой ручке. И, знаешь, очень скоро один из них, оставив победоносную свинцовую метку на кованом российском железе, ничтоже сумняшеся расписался ниже отметины химическим карандашом: "Руслану от Саида!"
- Да ты, батенька, авантюрист... - покачал головой Кивелиди, дождавшись, наконец, хоть что-то напоминавшее паузу. - Форменный авантюрист...
- Ага! - ответил я, широко улыбнувшись. - Люблю адреналинчику хлебануть... Пошли, что ли, рыбу половим? А то после воспоминаний о чеченской форели у меня руки зачесались...
Сергей согласился и тут же полез в воду за рачками для наживки. Я же пошел к машине, достал из кузова удочки и сачок и, бросив последний рядом со спящим Юркой, вернулся к реке, и скоро на наших с Сергеем куканах трепыхалось по четыре небольших, с ладонь, маринки.
Удовлетворившись уловом, мы уже решили идти к машине, чтобы зажарить рыбу на углях, как я заметил впереди вдающуюся в речку небольшую скалу с прилепившимся сбоку деревом. Обычно у таких скалок вода вымывает глубокие ямы.
И действительно, яма оказалась глубокой и широкой - метра два с половиной в поперечнике. В ней без сомнения сидел крупняк. Вода медленно, кругом, ходила в омуте, устремляя за собой опавшие листья и пену.
В спешке (каждый из нас старался забросить удочку в лучшем месте) мы насадили наживку и стали ждать поклевки. Сереге повезло первому, и он вытащил форель грамм на четыреста и неплохую маринку. Я занервничал, ведь до этого самой крупной была моя рыбина, но Бог был милостив и за следующие две минуты мне удалось вытащить одну за другой три большие маринки.
Когда я вынимал крючок из пасти четвертой, из глубины омута медленно поднялось лицо с закрытыми студенистыми веками. Волосы струились над ним в слабом движении устремившейся вверх воды. Вслед за головой всплыли белые вымоченные руки с пальцами, объеденными рыбой. Утопленник был в ковбойке с надорванными длинными рукавами и черных джинсах. Ноги его либо застряли в корнях росшей на берегу чинары, либо были обуты в тяжелую обувь, либо просто были утяжелены грузом, и поэтому тело не поднялось полностью к поверхности, а косо расположилось в воде под углом около 50 градусов. Мы сели на краю омута и стали смотреть.
- И за что ты его не любишь, Черный? - выдержав паузу, спросил тихо Сергей. - Вроде нормальный парень...
- Понимаешь, Серый, упертый он, - ответил я, поняв, что речь пошла о Житнике, и пошла потому, что ни мне, ни Сергею не хотелось так сразу впускать в сознание только что увиденное, не хотелось понимать, что впереди по нашей дороге много таких омутов, и каждый из нас может в будущем стать кормом для прожорливых рыб.
- Ну и что? Упертый, он под танк лезет.
- Да ты вслушайся - у-пер-тый... В предрассудок, во мнение. Любое мнение - пенек от дерева. Одни рубят под корень, чтобы был классный пень под задницу; другие - ствол повыше, себе вровень, третьи - рубят ветви (ну ее, эту многозначность), а четвертые - общипывают листья, чтобы горизонт не закрывали. Все укороченное, обломанное, объеденное становиться более понятным, более пригодным к употреблению и потому - более разумным. А эта их разумность меня раздражает...
Мы помолчали. Закурив, я усмехнулся:
- А вообще-то ты не прав. Я его люблю по-своему, хоть и подлянок он мне сделал - не счесть... Понимаешь, если каким-то чудесным образом из памяти выбросить все плохое, то все хорошее в ней поблекнет...
Я говорил, а в мозгу шевелились мысли: "Мужик, русский, голова побита, на боку, похоже, рваная рана, в воде сидит около недели. Надо бы возвращаться. Но..."
Время от времени тело утопленника сносило течением немного вправо, однако его голова, достигнув крайней точки, возвращалась в исходное положение, видимо, из-за упругости опутавших ноги корней.
- Смотри: головой качает, - хмыкнул я. - Недоволен чем-то.
- Наверное, это тот парень с вертолета, Абдурахмановский кореш, сказал он, вставая. - Который взлет их прикрывал... Смотри, рубашка дырявая на груди... Такие дырки от пуль бывают.