- Евгений говорит, что только вы, местные жители, можете их видеть. И они только вас видят, - пояснил мои слова Юрка. - И не любят почему-то. Наверное, ваши предки когда-нибудь убили невинных и не похоронили их по-человечески. И они затаились в этой штольне.
Товарищ Нура недоверчиво покачал головой.
- Не веришь? Тогда иди сам посмотри, - сказал ему Сергей. - Хочешь, я с тобой пойду?
- Зачем идти? Мне надо Нура домой отвести. Потом разберемся, почему вы такие веселые.
Когда они ушли, мы обсудили возможные последствия этого визита и пришли к мнению, что надо быстрее заканчивать с золотом и уходить в город. Затем я снарядил несколько боевиков, вернулся в штольню и с помощью зубила и пятикилограммовой кувалды начал выдалбливать шпуры. Первый я выдолбил быстро - один из стаканов располагался прямо в центре золотоносного участка.
Самый известный плакат по технике безопасности гласит: "Бурить в стаканы запрещается!" Посторонний человек, увидев такой плакат, представит проходчика с бражного похмелья разбуривающего двухсот пятидесяти граммовый граненый стакан. Но стакан - это донная часть шпура, оставшаяся в забое после взрыва. В него удобно забуриваться: не надо мучиться, удерживая одной рукой тяжелый перфоратор, а другой -бешено вращающуюся буровую штангу. Но в стакане - спрессованный взрывом аммонит и раз в год он может сдетонировать от мощных ударов твердосплавной коронки. И тогда перфоратор вобьется в грудь халявщика, осколки породы брызнут ему в лицо, на радость жене, которая, наконец, начнет получать деньги в виде пособия за потерю кормильца...
Выдолбив пять шпуров - кварц крошился отменно, - я зарядил их, поджег шнуры и побежал к выходу.
Товарищи пили чай. Сев рядом с Федей, я вспомнил мумии и прицепился к нему, деловито помешавшему в своей кружке палочкой. Сахара и чая в ней было поровну.
- Ты бы, гад, пошел посмотрел на друзей своих, - выцедил я. - Тебя бы высушить так, гада! Дети, наверное, у них были?
- Не, не было. Васька - тот вовсе от баб подальше держался. Трепались, в городе, что его какая-то аппетитная немочка охмуряла, домой все приглашала. А он выпьет бутылочку и в аут, спит на ладошке промеж сисек теплых. И все потому, что на лодке служил, и командир у него бравый был, весь обрентгененный, ходил, куда не надо без костюма защитного, а матросы-пацаны ему подражали... А второй замоченный - вообще сдох бы от цирроза через месяц или в горячке через два. Не жалко мне их. И себе они были не нужны, как я. Мусор! Дерьмо!
- Ну, знаешь, братец, жизнь долгая штука, иногда - слишком долгая. Когда по ней ходишь, а не торчишь - находится все... И нужность тоже... А убивать друг друга, конечно, можно. Люди, особенно большие, вообще без этого жить не могут. Черт те, что вокруг творится - озоновый слой берегут, красных книг завели море, никотина боятся, а живут все по идеологии, в которой основной компонент - лишение жизни, убийство! Понимаю, это самая страшная штука для человека и он использует ее как оружие в борьбе за что-то там, вместо того, чтобы исключить, запретить, забыть ее. Я бы пожизненно красил убийцам головы в несмываемый красный цвет и отпускал их на волю - пусть все видят, что они не где-то там, на экранах и страницах, а здесь, рядом, за спиной! И каждую минуту по ней, по твоей собственной, может сбежать алая струйка крови...
- А что, Фредди, давай выкрасим тебя в красный цвет? - загоготал Сергей, хлопнув его по плечу.
- Давай, я согласен, хоть сейчас, - задумчиво глядя, ответил Федя.
- Черного хлебом не корми, а дай потрепаться, - махнул рукой Сергей. Допивай, давай, свой чай, великий гуманист, и пошли в забой. Вот нагребешь кучу бабок и лежи на диване и гуманизируй, болтай сам с собой сколько душе угодно.
- А с кем же еще поболтаешь? Из вас слова живого не вытащишь. И вообще, гуляю я! Настроение хорошее. Особенно когда учителя этого кишлачного забываю. Говорить, понимаешь, хочется. Комплименты в частности.
- Комплименты? - заинтересовалась Наташа. - Очень интересно!
- А ты вот, к примеру, красивая женщина, - обернулся я к ней. - Будь ты красивее - что-то потеряла бы... Земное что-то. Всегда так. Один мой приятель, увидев законченную красавицу, восклицал: "Безнадежно, безнадежно красивая". Правда, потом он добавлял: "Красота должна быть с изъяном", но я считаю...
- Давай, вали отсюда с изъяном! - прервал меня тотчас набычившийся Житник и я, сокрушенно махнув рукой, решил идти в гору<Шахтерское выражение. Ср. - пошел на-гора.>. Но, наткнувшись взглядом на Федю, продолжавшему попытки растворить сахар, рассмеялся:
- Фредди, дорогой, давно хотел тебя спросить... Ты знаешь, чем ты чай размешиваешь?
- Как чем? Вот этой вот палочкой... Я там, у родника ее нашел.
- А ты видишь на ней насечки? Похоже ведь, что сделали их для того, чтобы удобно было что-то наматывать, да?
- Веревочки, наверное, разные для нужды какой...
- Не веревочки, а кое-что очень похожее. Короче, это чабаны из долин потеряли или выбросили. Меня однажды чуть не вырвало от такой палочки... Сижу у чабана-киргиза в палатке, горячими лепешками, мясом жаренным объедаюсь. Парная ягнятина - пальчики оближешь! А перед лицом она, милая, с перекладины палаточной свисает, болтается на ниточке туда-сюда. Я спросил чабана, что это такое. И он, улыбаясь, объяснил: "Это, - говорит, - палочка чтобы ришта наматывать. Червяк такой есть, тонкий и длинный, метр почти. Живет под кожа у человек и один раз в год из нога вылезает яичка ложить". И пояснил мне, что если начнешь этого червяка наружу вытаскивать он рвется сразу (нежный, гад) и дохнет... И гниет этот метр в ноге. И хана тогда человеку... А палочка эта - выручалочка. Вылезет червяк на сантиметр, а чабан обернет его нежно так вокруг палочки и привяжет ее рядом с червячьей норкой к ноге. И так сантиметр за сантиметром, и день за днем, пока весь не вылезет! Ну, пока, Федя... Как говориться - приятного аппетита! Палочку-то не выбрасывай. Пригодится теперь...
***
Пыль в штольне почти осела, но газа было полно. Дыша в самоспасатель, я осмотрел плоды своего труда. Породу подробило неплохо - вся рассечка была усыпана белой кварцевой крошкой, среди которой густо блестели чешуйки, зерна и самородки золота самой разной величины. Некоторые самородки были раздавлены и, как снарядные осколки, причудливо изогнуты и закручены. Грудь забоя продвинулась примерно сантиметров на пятьдесят. Кварцевая жила сократилась в мощности, особенно внизу, и напоминала клин, обращенный острием вниз. Тупой его конец на высоте около полутора метров упирался в блокирующий разрыв, круто погружавшийся по направлению рассечки. Скоплений золота стало меньше, но в площади они увеличились. Было ясно, что золотоносной породы осталось чуть меньше четверти кубометра. И выковырять ее будет не трудно - отпалка пары неглубоких шпуров, пробуренных по плоскости блокирующего разрыва, раздробит жилу легко и просто.
Мне удалось ударить по зубилу лишь пару раз: газы, заполнявшие штрек, сделали свое дело и я, сотрясаясь от сильного кашля, бросился к выходу.
Отдышавшись и попив чаю, я нарисовал на земле план забоя и объяснил товарищам, где надо долбить шпуры. Затем, сославшись на позднее время, предложил отправить Наташу с Фредди в лагерь - с самого утра тревога о Лейле глодала меня.
Юрка согласился нехотя. Их роман с Наташей развивался стремительно они старались быть рядом, искали уединения, а в минуты отдыха Юркина голова находила пристанище на стройных бедрах Натальи.
***
Полевые романы... Сколько их прошло перед моими глазами за долгие месяцы, проведенные в экспедициях! Чаще всего они были групповыми - повариха или студентка обслуживали нескольких затосковавших по женской ласке мужчин. Причем количество клиентов всегда было обратно пропорционально красоте сервера.