Вдоволь насладясь этой густо заштрихованной ливнем картиной, я полез в воду. Следом за мной пошел Бабек, к этому времени уже припарковавший ослов, благополучно миновавших мост. Вдвоем с ним мы вывели на берег девушек и тут же вернулись вытаскивать Сильного.
Как я и предполагал, спасение ишака оказалось весьма сложным делом. Осел отказывался стать на ноги, брыкался, крутил мордой. Короче, всем своим видом показывал, что ему хорошо и лучшего положения он для себя не желает. В конце концов, уже вчистую выдохшись, мы пошли на крайние меры: я и Бабек, став по бокам упрямого животного, приподняли намокшие и потому невероятно тяжелые вьючные укладки с золотом, а Кивелиди, сделав паузу, бросил увесистый камень, целясь в то место, где смыкались задние ноги и брюхо осла. Осел невообразимо обидевшись, мгновенно вскочил на ноги и побрел к берегу. Сергей же, отброшенный мощным толчком передних ног животного, упал в воду и скрылся с наших глаз.
Мы пошли за ним сквозь дождь и метров через десять увидели его, выковыривающего что-то из дна реки. Это был мой молоток! Старый добрый молоток! С наконечником, снятым с ледоруба, с наваренной муфтой, с ручкой из крепкого, витого иргая, пропитанной многократно машинным маслом! Двадцать лет назад, переправляясь вброд километром выше, я выпустил его из рук...
Выбравшись на берег, мы бросились к сакле с неповрежденной крышей. Рядом с ней топтался Житник, не пожелавший расстаться с золотоносными ишаками и потому мокнувший бок об бок с ними. Мы оставили ему Сильного, вошли в саклю и уселись в ней на корточках, изрядно потеснив Федю и менее дружелюбных женщин Среднего Востока. Освоившись, Наташа принялась недоуменно разглядывать помещение.
- Неужели здесь люди жили? - спросила она Бабека, подняв глаза к заплесневевшим потолочинам.
- Не только жил, но рожал тоже, - ответил он, протянув Наташе валявшуюся в углу разломанную детскую кровать-колыбельку. Деревянная, когда-то раскрашенная яркими красками, она притягивала взоры и рождала у девушек умиленные улыбки.
- А зачем тут отверстие посередине сделано? - рассматривая кроватку, удивилась Наташа.
- Детский жопа там торчит. Маленький матрас, простыня тоже с дырка делают. Удобный очень, когда дети очень многа. Ребенка прямо в дырка писает и какает. Мама не нада билье савсем менять... Еще ребенок мала кричит никогда не мокрий...
- А если мальчик? Они ведь верх писают? Фонтанчиком? Неужели их на животе все время держат?
- Если мальчик, то пиписка турубка одевают. И он в этот турубка все время писает, пока ходить не будет.
- Да... - протянула озадаченная Наташа, оглядывая неровные каменные стены, сырой земляной пол и запотевший потолок. - И тут детки бегали, а самый маленький лежал с голой попкой в этой колыбельке и писал в трубку. И горько плакал...
В это время ливень ослаб, а через минуту и вовсе прекратился. Дырявую сланцевую крышу сразу же заткнула небесная синь.
Мы высыпали наружу и, сломав на дрова оконные и дверные рамы одного из обвалившихся домов, разожгли на галечном берегу костер. Однако, как только он разгорелся, его пришлось перенести повыше - река угрожающе вздулась, и воды ее все ближе и ближе подбирались к нам.
Через двадцать минут наша одежда практически полностью высохла, и мы смогли продолжить путь.
Перед уходом предусмотрительный Бабек срубил с тальника, росшего посередине кишлака, несколько стоек для палаток и пару толстых сухих ветвистых сучьев на костер. Стойки он вручил нам в качестве временных посохов, а сучья прикрепил за комли к бокам одного из ишаков.
Уходя из кишлака, я оглянулся, чтобы напоследок еще раз проникнутся его очарованием. Но в глаза бросился тальник с обрубленными и обломанными ветвями. Вот так вот всегда... "Перед нами все цветет, за нами все горит"...
Когда мы отошли от кишлака метров на пятьсот и начали взбираться на надпойменную террасу, Бабек вдруг закричал, указывая пальцем в сторону Тагобикуля: "Смотри, смотри - мост ломался, в река падает!".
Мы все враз обернулись и увидели корявые бревна, несущиеся в коричневом пенящемся потоке...
9. Последний привал. - Появляются гости. - Бабек спасает Фатиму. - Банкет на
пленэре.
Меньше, чем через час наш караван прибыл на место последнего привала. Свернув с зиддинской тропы вправо, мы очутились в узком уютном ущелье, в верховьях которого был перевал, вернее седловина, ведущая к Пиндару. Солнце уже падало к горизонту, горы, ожившие в косых его лучах, притягивали глаза своей спокойной красотой.
Люблю горы. Мне подолгу приходилось работать в тайге, тундре, пустыне и в промежутках между ними.
Тайга давит, в ней ты как пчела в густой и высокой траве; она красива извне, сбоку. Особенно в Приморье, когда ободранный колючками аралии и элеутерококка, облепленный энцефалитными клещами вываливаешься из нее на высокие, изумительно красивые берега Японского моря.
А тундра... Я знал людей, которые подолгу рассказывали о прелестях ее просторов. Но любоваться ей лучше с вертолета, как впрочем, и пустыней - они не любят людей.
Землю оживляют горы... Горы - это музыка природы, главное ее движение... Эта музыка, зарождается в глубине Земли и все гладкое, ровное, поверхностное вздыбливается и устремляется к небесам. Да, на это требуются миллионы лет... И потому эту музыку не услышать, можно лишь почувствовать отдельные ее ноты, вернее отголоски этих нот - шум горного потока, гул землетрясения, шепот лавины!
Горы - это сама жизнь, в них есть верх, и есть низ. Ты стоишь внизу и знаешь - ты можешь подняться на самый верх, не в этом месте, так в другом. И наверху ты знаешь, что здесь ты не навсегда. Там это сразу становится понятным - наверху нельзя быть всегда. Не нужно быть всегда... Человек должен спускаться.
Как только мы развьючили ишаков, Сергей потребовал сдать ему все автоматные рожки и ружейные патроны.
- А появится кто из Дехиколона, один воевать будешь? - съехидничал недовольный его требованием Юрка.
- Буду, Юра буду! - решительно ответил Кивелиди, складывая боезапас в свой рюкзак. Все это я закопаю. Сначала - под своим местом у костра, потом под спальником в палатке. Перепьетесь - передеретесь, постреляете друг друга, а зачем мне столько желтизны одному?
- Чему быть - того не миновать, - проговорил Житник себе в нос и, поворчав, улегся дремать на прогретой за день траве.
- Так, с последствиями предстоящего банкета Серый разобрался, обратился я к друзьям, начавшим разбирать рюкзаки. - Теперь надо подумать о нем самом. Я имею в виду - чем закусывать будем? "Завтраком Туриста" под белым соусом от Фатимы?
- Евгений, давай я плов делать будем? Смотри, что у Фатима и у Нур в рюкзак был, - сказал Бабек, с улыбкой вытаскивая из вещмешка и рюкзаков увесистые целлофановые пакеты с рисом, морковью и луком.
- А масло, мясо?
- Масло тоже есть! - ответил Бабек, доставая из бокового кармана другого рюкзака хлопковое масло в бутылке из-под шампанского. - И мясо баранина, два задний нога есть! Все есть! Нур мне говорил: "Люблю плов кушать!" И главный - хороший такой алюминиевый казанчик есть. На пятнадцать человек хватит!
Понятно, мы возражать не стали и принялись за дело. Пока Бабек с разбуженным и потому недовольным Юркой ходил ломать арчу на дрова (привезенных сучьев на приготовление плова не хватило бы), мы развьючили ишаков, закопали мешочки с золотом (да, теперь они нам казались не мешками, а мешочками - такие они были маленькие!) рядом с очагом и кое-как, на одну ночь, поставили две палатки.
Скоро посреди лагеря в очаге пылал костер, в казане кипело масло, повсюду распространялся многообещающий запах жареного мяса и лука. Лейла с матерью и теткой перебирали рис, Бабек ушел за водой к ближайшему роднику (вода в ручье после недавнего ливня была мутной), Юрка опять лег спать, а мы с Наташей развернули медпункт.