— И вдохновились?
— Я как раз ломал голову над главной загадкой этого дела: как вышло, что Клэрион почувствовала боль лишь на сцене? Но теперь, благодаря Фреду Докинзу, я, кажется, знаю, что произошло. Если не ошибаюсь, перед самым выходом актеров на сцену кто-то поправляет им грим, наносит последние штрихи?
Ингеборг встрепенулась, не сводя с него глаз.
— Я видела это вчера вечером, когда мы с Китом проникли за кулисы! Там была какая-то девушка с кисточкой для макияжа.
— Вот так Клэрион и попалась. — Одна загадка была успешно разрешена. — Есть планы на вечер? Потому что я хочу увидеть эту девушку за работой, и мне понадобится…
— Напарник?
— Ангел-хранитель.
Ингеборг ушла, а Даймонд хлебнул кофе для храбрости и позвонил сестре в Ливерпуль. Обмен приветствиями он предпочел максимально сократить.
— Ты помнишь, как в детстве я терпеть не мог ходить в театр?
— Еще бы! — отозвалась Джин. — И портил мне дни рождения, о чем мама не уставала напоминать нам. Надеюсь, ты в конце концов перерос эту неприязнь?
— Вообще-то нет. Просто сейчас я расследую дело, в котором замешаны актеры театра, и вновь столкнулся с той же давней проблемой.
— Но ведь ты опытный полицейский. Всяких ужасов ты повидал больше, чем многие.
— Это другое дело. Меня начинает трясти каждый раз, когда я вхожу в театр. С этим надо что-то делать. Если бы я знал, в чем причина, я попробовал бы справиться с собой.
— По-моему, мама с папой даже не пытались понять, что с тобой происходит и почему, — отозвалась Джин. — В те дни детскую психику не принимали всерьез.
— Я надеялся, что ты хоть что-нибудь мне подскажешь.
— Могу с уверенностью сказать только одно: неприязнь к театру у тебя не врожденная. Когда ты был помладше, то охотно появлялся на сцене. Даже сыграл в одной пьесе в Сурбитоне.
К Даймонду вернулось давнее воспоминание: учитель рисования в начальной школе дал ему роль в пьесе, действие в которой происходило во времена Ричарда III. Даймонд играл одного из юных принцев, убитых в Тауэре.
— Удивительно, что ты об этом помнишь.
— Здорово разозлилась на тебя, вот и запомнила. На день рождения мама с папой обещали мне неделю на ферме, мы должны были выехать в пятницу, но из-за твоего спектакля потеряли целых два дня и уехали только в воскресенье.
— И тут зарядили дожди. Как сейчас помню.
— Вся поездка пропала. Мы даже выспаться толком не могли: корова, у которой фермер забрал теленка, мычала ночи напролет.
— Теперь и я это припоминаю.
— В довершение всего, когда в день моего рождения родители повезли нас в театр в Лландидно, на тебя вдруг неизвестно что нашло, и ты наотрез отказался смотреть пьесу. А она еще даже не началась. Нам пришлось уехать.
— Могу лишь предположить, что накануне этой поездки что-то произошло во время школьного спектакля, но что именно — не представляю. Нас, принцев, было двое. Жаль, не помню, как звали мальчишку, который играл второго. Скажи, сколько мне в то время было лет?
— Мне исполнялось одиннадцать, значит, тебе — восемь, — подсчитала Джин. — Если честно, я до сих пор на тебя сержусь. Кстати, случай в Лландидно был не единственным.
— Помню, — подтвердил Даймонд. — Когда мне было пятнадцать, нас водили на «Юлия Цезаря» в «Олд Вик». Мне крепко влетело за то, что я сбежал.
— А сколько еще было несостоявшихся походов в театр!
— Но на одном представлении мы все-таки побывали.
— На «Острове Сокровищ» в театре «Мермэйд», — выпалила Джин. — Мы каждую минуту ждали, что ты бросишься к выходу, но ты сидел смирно.
— Мне понравилось.
— Вот видишь! Все в наших руках.
В таких напоминаниях Даймонд не нуждался.
— Спасибо за помощь.
— Когда докопаешься до истины, позвони, — попросила Джин.
4
Телефонный разговор с Джин пробудил воспоминания, но не избавил тем вечером Даймонда от напряжения, которое усиливалось с каждым шагом, сделанным от машины в сторону театра. Утешало лишь одно: им с Ингеборг предстояло пройти за кулисы, а не в зрительный зал.
Охранник Чарли Биннс изучал удостоверение Ингеборг гораздо дольше, чем документ ее начальника, но пропустил обоих молча.
Инге уверенно провела своего спутника за сцену. Они остановились в тени справа от нее. Над ними, в ненадежной с виду кабинке, куда вела шаткая лестница, руководил подготовкой к спектаклю помощник режиссера. Ингеборг и Даймонд услышали, как он объявил, что до начала осталось пять минут. Откуда-то из темноты вынырнул Престон Барнс и направился прямиком на сцену: отрешенный, безучастный, словно всецело обращенный внутрь себя.