Эпизод 23
С трудом я открываю глаза, в голове шумит как после хорошего похмелья, да и в целом такое чувство, будто по мне поезд проехался, раза два, не меньше. Взгляд фокусируется на белом потолке. Так. Я не дома. Как это ни смешно, я снова в больнице, и я жива. Значит ли это, что вампир меня в покое оставил, или это лишь временная передышка, и все начнется вновь?
Вновь. Моя жизнь на кошмар стала похожа с появлением в ней вампира. Пусть и раньше она выходила за рамки разумного, но мертвые, неупокоенные души, вечная смерть за моим плечом — все это было со мной всегда, всю жизнь, сколько я себя помню.
В детстве моими друзьями были души самоубийц и невинных жертв чудовища по имени ЧЕЛОВЕК, несчастные создания по ту сторону смерти, по ту сторону жизни, заключенные между двух миров. Со временем я научилась им помогать, освобождать от этой проклятой всеми богами земли. И ни разу за 23 года моей жизни они не причинили мне вреда, несмотря на то, что люди панически боятся всех этих полтергейстов и приведений, бывают одержимы «демонами»… Все это глупо, очень глупо. Ни одна «нечисть» не несет в себе зла изначально, не жаждет отомстить всему человечеству, все, что они хотят — это свобода, а то, что человек не в состоянии услышать их мольбы, борется с ними, уничтожает их, вредит в первую очередь самому человеку.
Сейчас же я столкнула с иным видом неупокоенной души, вампир, навеки запертый в собственном теле как в тюрьме, и не убежать, и не скрыться от этого проклятия.
Я жалела его. Да, да, жалела, несмотря на все зло, что он мне причинил, в душе своей я не могла найти ненависти к нему. Он был лишен такой простой вещи как смерть. Это достойно сочувствия. Хотела бы я найти способ освободить его душу от этой кровожадной клетки, в которой она заперта.
С тихим скрипом дверь отворилась, в палату с кошачьей грацией вошел Хиль.
— Ты меня удивляешь все больше, Мара, — произнес он, усаживаясь на стул рядом с больничной койкой.
— Чем же, кровосос? — в уже привычной манере обратилась к нему я.
— Я готов был увидеть твою ненависть, после всего… А ты жалеешь меня. Глупо, Мара, глупо. Не плачь по моей душе, ее уже давно нет.
— Почему ты так говоришь?
Не плачь по моей душе… Как же не плакать, если ты этого не можешь? Буду плакать за нас обоих.
— Мара, Мара, душа моя умерла без малого почти полтора тысячелетия назад.
Я ошарашено вытаращила на него глаза:
— Сколько тебе лет?
— В бессмертном виде — 1420, — с грустной и между тем насмешливой улыбкой ответил вампир.
— О… это … хм…. Впечатляет, — невнятно пробормотала я.
Полтора тысячелетия одиночества. Абсолютного и беспросветного. Жуть.
— Ты права. Одиночество вещь малоприятная, но это не такая уж и большая цена за бессмертие.
Небольшая цена… а как насчет людей, погибших по твоей вине, вампир? Как насчет них?
Перед моими глазами маячили тысячи, миллионы мертвецов с обескровленными лицами и синими губами, с растерзанным горлом, с немым вопросом — за что?
Палата постепенно наполнялась неупокоенными, погибшими от клыков вампира. Среди них был Роджер, он смотрел на меня с осуждением, которое разрывало сердце.
— Спаси! Спаси! — кричали заложники проклятой земли.
— Мара? — обеспокоенно произнес вампир.
— Я помогу вам, я всем помогу, клянусь, — белыми губами шептала я.
Но сейчас мне было необходимо сосредоточиться, выгнать их из моего разума, иначе просто сойду с ума. Медленно неупокоенные растворялись, пока в палате не остался один Роджер. Я неуверенно протянула ему руку, легкий холодок защипал ладонь, когда он ко мне прикоснулся.
— Прости.
— За что? Ты не виновата.
Вампир с удивлением взирал на меня, беседующую с воздухом.
— Я освобожу тебя, Роджер.
Он молча кивнул в ответ, рука моя медленно танцевала по воздуху вычерчивая узоры заклинания, вот последний…
— Люблю тебя, — яркая вспышка света и Роджер исчез.
Вот и все. Молодой и красивый, полный жизненных сил мужчина исчез, растаял как дымка… По прихоти монстра.
— Что происходит?
— Неужели, о Читающий Мысли не понял? Ладно, не буравь меня гневным взглядом, это был маленький непроизвольный спиритический сеанс, такое иногда случается, — я пыталась иронизировать, когда сердце рвалось на кусочки.
— Может расскажешь?
— Нет, кровосос. Тебя это не касается. Считай это врачебной тайной.