День тридцать третий
2.30 пополудни
Каждый раз, когда груда еще не просмотренных пленок немного уменьшалась и становилась не такой пугающей, из хранилища приносили новые. Казалось, им не будет конца.
День восьмой. Джаз и Келли общаются в саду.
День восьмой
3.00 пополудни
– Какую самую противную работу тебе приходилось делать? – спросил Джаз.
Они с Келли сидели на краю бассейна и балдели от солнца и от сознания того, как потрясающе смотрятся в своих весьма условных купальных костюмах.
– Тут и думать нечего, – отозвалась Келли. – Терпеть не могу участвовать в массовках.
– А что тут плохого? Звучит недурно.
– Недурно, если нет желания стать актером. Получай суточные, обед и старайся поближе подойти к какой-нибудь звезде. Но если хочешь стать настоящим профессионалом, все это жутко противно. Кажется, что большего никогда не достигнешь.
– Так ты мечтаешь стать актрисой?
– Это было бы круто. Только не говори: актрисой. Теперь все актеры, даже женщины. Влияние феминизма. Эмма Томпсон, Джуди Денч и Памела Андерсон – не актрисы, а актеры.
– Неужели? Очень странно.
– Я тоже никак не привыкну. Все-таки женщины. Но ничего не поделаешь – иначе определенно обидятся. Я не уверена, но мне кажется, это пошло с тех времен, когда все актрисы были проститутками. А Джуди Денч не хочет, чтобы ее считали проституткой. Как ты думаешь?
– Факт. Такая шикарная деваха явно не желает, чтобы ее считали проституткой, – заключил Джаз. – Значит, ты хочешь сделаться дамой-актером?
– Типа того! Поэтому я здесь. Очень надеюсь, что меня заметят. Выучила из «Билла»[23] сцену, где девчонку ломает в камере, и выдала в исповедальне.
– Черт возьми, впечатляет.
– А то! Каталась по полу, визжала, все такое. Я на что угодно готова, только бы добиться своего. Поэтому хватаюсь за массовки: надеюсь обзавестись связями, а сама ненавижу эту работу.
Дэвид плавал в бассейне. Он завершал круг неспешным, изумительно манерным брассом, который всем и каждому демонстрировал: Дэвид не только красиво плавал, но еще и думал красивые мысли. Он слышал, что говорила Келли.
– Не уверен, что тот, кто ошивается по массовкам, по-настоящему хочет играть. И очень советую выбрать другую мечту – попроще.
– Какую же? – вспыхнула девушка.
– Отвяжись, Дэвид, – вмешался Джаз. – Келли о чем хочет, о том и мечтает.
– Но я могу дать ей совет. Келли – уже взрослая и не нуждается в твоей опеке, Джейсон.
– Джаз.
– Постоянно забываю.
– Говори, Дэвид, – разрешила Келли. – Какую мечту ты считаешь более простой?
Дэвид приподнялся, сознавая, насколько хороши его блестящие от воды мускулистые руки – их красивый изгиб и оттенок кожи. Задержался, опираясь на ладони, давая каплям стечь с могучих плеч и из темных ямочек под ключицами. Ноги распластались по воде, плоский живот навалился на терракотовый бортик. Изящный рывок – и он на берегу.
– Я хочу сказать, что актерская профессия – очень трудная. Наверное, самая трудная. Тут требуется призвание.
– Тоже мне, хренов знаток, – вставил Джаз, но Дэвид не обратил на него внимания.
– Нужно бесконечно верить в себя и относиться к мечте как к долгу. А если с самого начала размениваешься на массовку, считай – все пропало. По мне, лучше мыть тарелки или работать официантом, чем унизить мечту и болтаться среди статистов. Джон Хурт отказывался от всех предложений, кроме заглавных ролей. Говорят, ему пришлось пережить тринадцать лет безработицы. Но зато какой успех потом!
– А как насчет остальных актеров, которые не Джон Хурт? – спросил Джаз. – Тех, что пережили тринадцать лет безработицы. Потом еще тринадцать? А потом спились? Что, если подобная участь ожидает и тебя?
– Если так, я по крайней мере буду сознавать, что это – моя судьба. Что я не пошел на компромисс, и хотя мой талант не оценили, я его не предал. Лучше умру непризнанным, как Ван Гог, чем начну проституировать талантом, как какой-нибудь модный портретист, который гонится за дешевой славой. Нужна победа. Утешительные призы ни к чему. Это мое убеждение, Джейсон. Наверное, ты считаешь меня пошлым зазнайкой…
– Именно, – отозвался Джаз.
– Возможно, ты прав. Но я говорю то, что думаю. Хочу иметь либо все, либо ничего. Поэтому ты никогда не станешь актрисой, Келли. Я тебе друг и от всей души даю совет: найди себе другую мечту.
День тридцать третий
2.35 пополудни
Хупер нажал на «стоп».
– Дэвид знает, что делает, только не догадывается, что фокус не удался.
– Как так? – удивилась Триша.
– Он не дурак, должен понимать, что пользуется репутацией зазнайки и вредины. В этом его стратегия. В подобных шоу выигрывают не обязательно симпатяги. Иногда вот такие сукины дети. Дэвид хочет, чтобы его заметили. Заметили, как он хорош, самолюбив и бескомпромиссен. Другими словами – лидер. Ему все равно, что о нем подумают. Он хочет стать звездой.
День восьмой
11.20 вечера
Девушки лежали на кроватях и пили горячий шоколад. Разговор, как часто бывало, снова коснулся Воггла.
– Он ненормальный, – сказала Мун. – Крыша совершенно не на месте. Чокнутый.
– Очень странный, – согласилась Келли. – Я боюсь, как бы он чего-нибудь не сделал с собой. У нас был такой в школе. Только с косичкой, а не с дредами. Сидел в стороне и раскачивался. А потом взял и порезал себе руки ножом. Было столько кровищи, что нянечка упала в обморок. Ужас!
Потом к беседе подключилась Сэлли. Самая замкнутая после Воггла, она выступила всего один раз, когда потребовала вывесить на заднем дворе флаг альянса лесбиянок и геев. Но прикол не удался, потому что никто не стал возражать. Слова Мун вызвали у нее раздражение.
– Никакой он не чокнутый. Просто грязный, отвратительный и не сечет в политике. Но абсолютно нормальный.
– И все-таки у него не все дома, – не согласилась Келли. – Ты заметила, как он спасал муравья, который тонул в луже рядом с бассейном? Это что, нормально?
Сэлли ответила с таким неистовством, что все оторопели.
– Что ты об этом знаешь? – прошипела она. – Люди вроде тебя понятия не имеют о душевных болезнях. У вас одни предрассудки.
– Я только сказала, что он немного с приветом, – стала оправдываться Келли.
– Я слышала, что ты сказала, и нахожу это жутко оскорбительным. Если у человека не все в порядке с головой, нечего делать из него отвратительного антиобщественного типа.
– Но он на самом деле отвратителен, Сэлли. Мне его жаль, и я готова понять…
– Вот оно! Я тебя вывела на чистую воду! Отвратительный, а не чокнутый. Это разные вещи! Какие же вы все предвзятые. Какие упертые!
Келли отшатнулась, словно ее ударили по лицу. Взрыв Сэлли был настолько страстным, что даже ее пальцы сжались в кулаки. Показалось, что она вот-вот бросится на соперницу.
В аппаратной режиссеры лихорадочно двигали переключателями, стараясь направить камеры на нужные лица. Джеральдина приказала обоим операторам в зеркальном коридоре переместиться к женской спальне. Назревал редчайший на «реальном» телевидении момент – развитие настоящей, не придуманной драмы.
– Утихни, Сэлли, – вмешалась в их спор Дервла. – Келли имеет право на свое мнение.
– Имеет. Только пусть не оскорбляет тех, кто для нее парии.
– Нет у меня никакого мнения! – Из глаз у Келли хлынули слезы. – Честно!
– Есть! Просто ты не хочешь признаться в своей упертости. Все кому не лень нападают на душевно больных и валят на них социальные проблемы. Их лишают лечения, их не замечает система. А если в кои-то веки что-то происходит и один ненормальный шизик, которого вообще не следовало выпускать из психушки, скатывается с катушек и втыкает кому-нибудь нож в башку – тогда и вовсе лажа: в убийц превращают всех, кто страдает легкой депрессией.
23
«Билл» – популярный многосерийный телевизионный фильм о полицейском участке в лондонском Ист-Энде. Идет с 1988 г. два раза в неделю (от жарг. The Old Bill – полиция).