– Я выключаю в машине мобильный телефон, – ответил он. – Надеюсь, вы тоже. Вы должны знать, что пользоваться телефоном за рулем противозаконно.
– Так точно, сэр, – ответил Хупер, и они вернулись к прежней работе.
Инспектор выбрал то место на пленке, где «арестанты» на сорок третий день обсуждали проблему номинации.
– Я уязвимее всего по утрам, – сообщила Дервла. – В это время я особо говнистая, не хочу ни с кем разговаривать – могу огрызнуться, обидеть, а потом человек проголосует против.
Колридж выключил второй магнитофон и вернулся к сюжету из душа.
– Говорит, что не хочет ни с кем разговаривать, но явно любит разговаривать с собой.
На экране Дервла подмигнула зеркалу:
– Привет, зеркальце! Доброе утро!
– Следите за ее глазами, – не отрываясь от экрана, приказал инспектор.
Лучистые зеленые глаза стрельнули вниз и на тридцать секунд задержались там, где, скорее всего, находилось отражение пупочной впадинки.
– Может быть, она любуется пупком, – предположил Хупер. – Он у нее очень даже ничего.
– Меня не интересуют наблюдения подобного рода, сержант.
Дервла вновь подняла глаза.
– О! Я их всех ужасно люблю! – рассмеялась она.
– Запись двенадцатого дня, – объяснил Колридж – Если помните, никто не проголосовал против Дервлы. Но подразумевается, что она не могла об этом знать.
Неужели старикан что-то раскопал, подумал Хупер. Дервла часто разговаривала и смеялась перед зеркалом. Но все считали, что это просто забавная привычка. Может быть, за этим что-то скрывалось?
– Я попросил головастых техников сделать мне выборку сцен, когда она чистит зубы.
Сержант улыбнулся. Только Колридж думал, что требуются головастые техники, чтобы отредактировать видеопленку. Он сам на своем ноутбуке частенько баловался, составляя небольшие домашние киноверсии.
Инспектор вставил кассету в видеомагнитофон, и они вместе стали наблюдать, как Дервла перед зеркалом отпускала короткие замечания.
– Господи, как интересно, что говорят обо мне на воле? – проговорила она. – Не обольщайся, Дервла, всем нравится Келли. Она чудесная девочка.
Колридж выключил магнитофон.
– Каковы были ее шансы на победу в тот момент, когда произошло убийство?
– Опрос в Интернете показывал, что она на втором месте, – ответил Хупер. – И у букмекеров такие же данные. Но Келли побеждала с большим отрывом.
– Значит, она была основной соперницей Дервлы?
– Да, но Дервла не могла об этом знать. Во всяком случае, по условиям игры.
– Не могла. – Инспектор снова нажал на «воспроизведение», и на экране засветилась «банная» подборка.
– Кто из нас нравится больше всех? – игриво спросила у себя Дервла и спустя мгновение опустила глаза.
День сорок четвертый. 12.00. полночь
Колридж поднял телефонную трубку. Говорил Хупер. Он звонил из редакции «Любопытного Тома», и его голос показался инспектору довольным.
– Передо мной разблюдовка дежурств, сэр. Помните Ларри Карлайла?
– Да. Тот самый оператор, который работал в зеркальном коридоре в ночь убийства.
– Да. Ушлый парень. Пользуется тем, что другим скучно снимать в подобных программах, и вкалывает по-черному: восемь часов дежурит, восемь отдыхает. Любит это зрелище. Никак не может оторваться. Но что еще интереснее, он каждое утро снимает перед ванной. Если Дервла с кем-то разговаривала, то именно с ним.
– Тот самый оператор, который работал в зеркальном коридоре в ночь убийства, – повторил инспектор.
День сорок пятый. 7.58 утра
Колридж пробыл в темном, душном коридоре всего несколько минут, но уже успел его возненавидеть. Он чувствовал себя извращенцем, и это казалось ему мерзким.
Тянущийся с востока на запад коридор операторы прозвали «мыльным», поскольку зеркала рядом с душем и над раковинами были постоянно заляпаны лохмотьями пены. Другой коридор, который вел с севера на юг, наоборот, считался «сухим».
Пол и в «мыльном», и в «сухом» был из черной отполированной плитки. Все стены скрыты тяжелыми, черными драпировками. Свет проникал только из внутренних помещений дома сквозь длинные вереницы специальных зеркал. Операторы работали в черных накидках и неслышно скользили, словно огромные угольные привидения.
Колридж видел, как из спальни появился Джаз, пересек гостиную и вошел в туалет. Тот самый туалет, который стал последним пристанищем Келли на этой земле. Он был единственной частью дома, которая не просматривалась из зеркальных коридоров. Инспектор скрипел зубами, пока слушал, как ему показалось, самое долгое на свете мочеиспускание. Нет слов – до чего низкопробный фарс. Разве можно найти более яркий пример отсутствия у людей благородства и такта? Вот здесь, не скупясь на средства, с огромным тщанием и невероятной изобретательностью, записывали для потомства визиты «арестантов» в ванную.
В восемь часов – приход новой смены. Минута в минуту Колридж услышал тихий шелестящий звук – это открылась плотно обитая дверь и в коридор проскользнул одетый с головы до пят в черное Ларри Карлайл. Даже на лице была лыжная маска, и от этого леденящая, тоскливая атмосфера коридора стала еще более гнетущей. Не говоря ни слова, он нырнул под накидку стоявшей на «долли» [46]камеры, а с другой стороны так же безмолвно появился его напарник.
Колридж мгновенно отпрянул в темноту и крепче закутался в черную сутану с капюшоном. Карлайла не предупредили о его присутствии, и оператор считал, что, как обычно, находился в коридоре один.
По другую сторону зеркала Дервла вышла из женской спальни, пересекла гостиную, открыла дверь в ванную и встала под душ. Затем сняла рубашку и осталась в обычном купальном наряде – в трусиках и футболке.
Колридж отвернулся: сработал инстинкт, который в подобных обстоятельствах требовал от мужчины скромности. Леди раздевалась, и приличия не позволяли джентльмену на нее смотреть. У Ларри Карлайла тоже сработал инстинкт – инстинкт оператора реального телевидения, – и он безошибочно выбрал самую ближнюю к телу точку.
Дервла включила душ и начала мыться – руки ловко скользили, намыливая кожу. Инспектор пересилил себя и поднял глаза. Дело было вовсе не в том, что ему не нравилась стоявшая под душем полуобнаженная девушка. Отнюдь. Колридж восхищался женскими формами ничуть не меньше любого другого мужчины. А Дервла с ее юным спортивным изяществом была как раз в его вкусе. Именно потому, что Дервла ему нравилась, инспектор поспешно отвел взгляд. Колридж был христианином, искренне верил в Бога и прекрасно понимал: Господь разгневается, узрев, как он разволновался при виде ничего не подозревающей обнаженной дамы. Тем более на службе. То есть когда на службе он, а не Всевышний, поскольку Всевышний был на посту постоянно.
Пришлось напомнить себе, что он тут исключительно по делу. Он поднял глаза на Дервлу и снимавшего ее оператора – и чуть не вскрикнул.
У Карлайла была вторая камера! Он вынырнул из-под накидки, предоставив закрепленной на операторской тележке рабочей камере передавать общий план душевой, а сам стал работать миниатюрным цифровым камкордером и явно снимал свое собственное видео.
Инспектор с негодованием наблюдал, как Карлайл поднес объектив к заляпанному мыльной пеной зеркалу, стараясь насколько возможно сократить расстояние до объекта. Он бессовестно водил видоискателем по всему обнаженному телу: делал наезды то на пупок, то на впадину между грудями, то на обтянутые футболкой темные бугорки. Затем присел на уровень бедер и начал снимать промежность.
На Дервле были тонкие кружевные трусики. Девушка стояла, слегка раздвинув ноги, и в выемке с внутренней стороны бедер угадывались мягкие, мокрые волоски. Вода сверкающим потоком стекала с мыска между ног.
Закончив принимать душ, Дервла закрыла краны, завернулась в полотенце, сняла с себя пропитанное мыльной водой белье и подошла к раковине почистить зубы.
Карлайл быстро выключил личную камеру, нырнул под накидку, а рабочую переместил к прозрачному зеркалу над умывальником. По другую сторону Дервла подняла глаза и коротко кивнула своему отражению.