Усмехнулась.
Смешно. Я ведь никогда не думала так о детях. Они всегда вызывали у меня умиление и улыбку: теплую, а не грустную. А ведь у меня - в этой, уже прожитой, моей жизни - детей так и не появилось. И не появится. Поздно. А вот у него - Вадима - они будут, и жизнь свою он проживет счастливо и, надеюсь, беззаботно. Не нужны ему заботы, ни к чему, у него есть я, чтобы про них забыть, и я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы он прожил спокойную жизнь и был счастлив. Я же ангел-хранитель, верно? Вот и буду выполнять свои прямые обязанности, оберегая своего подопечного от проблем и невзгод, которые будут поджидать его на жизненном пути. И, быть может, в следующей жизни мне это зачтется, и я тоже обрету свое счастье.
Ну, вот почему я такой нытик? Чуть что, так сразу начинаю жаловаться: вот я такая бедная, умерла, не дожив до шестнадцати, с парнем любимым (фу, какое мерзкое слово!) быть не могу, почему же так несправедливо? Я же такая хорошая! И от смерти его спасла, и от побоев, и вообще! Несправедливо! А он, гад такой, с живыми девушками встречается! Как посмел-то только? У него же я, мертвая, есть, а он за какой-то девицей легкого поведения увязался! Наглец!
От таких мыслей стало смешно, настроение начало улучшаться, и у меня все-таки получилось разглядеть в своем будущем другую, светлую, счастливую и беззаботную, сторону. Ведь это не последняя моя жизнь была! Я ведь буду жить! Да, в другом теле, да с новой, чистой памятью, но зато с чистого листа, я смогу создать свою сказку! Найду свое счастье, и все у меня будет хорошо! И любовь (я так подумала и решила, что слово не такое уж и мерзкое) найду! Главное, родиться не мальчиком! Девочкой хочу, так привычней, надо будет уточнить у апостола, от чего зависит пол тела, в которое перерождается душа. Заодно и новой интересной информации получу, ведь чем больше знаешь о себе, тем лучше, не правда ли?
Настроение начало стремительно расти, да и больше поцелуев на горизонте не предвещалось. Они оба сидели в разных концах кабинета и были полностью поглощены уроком, а после, надеюсь, они разойдутся по домам. Да и не думаю, что у него совсем нет совести, я ему уже показалась, а при мне он этим развратом (я имею в виду целоваться с кое-кем) не будет.
Разочарование.
Разочарование испытала я, когда учитель известил об окончании занятия.
Вру.
Разочарование я почувствовала пятью минутами позже, когда поняла, что совести у кое-кого все-таки нет. Вместо того чтобы отправиться домой, он взял Рыжую за ручку и, улыбнувшись и поцеловав ее в щеку, направился на выход. В парк они пошли. Ага, в тот самый, где Тявка щенят нашел. Ну, а я что? А я за ними следом. Решила правда своего разочарования не выдавать, да и не смущать эту парочку, потому снова скрылась, так, чтобы меня никто не видел. Даже он.
Обидно.
Ну, вот, снова ною. И ведь поделать ничего не могу. И прекрасно понимаю, что это его жизнь, его выбор. А не мой. Я возможность сделать выбор потеряла вместе с жизнью. Увы.
Я еще при жизни заметила, что когда тебя раздражает, злит, или просто кто-то вызывает любые негативные эмоции, то лучший выход - это представить, как на шее этого человека затягивается петля, как его лицо синеет, глаза становятся выпучены, и становится понятно, что воздуха ему не хватает. Он пытается снять веревку, но у него ничего не выходит, слишком сильно, туго затянута петля. Можно, конечно, представить, как то же горло перерезает лезвие ножа, но мне больше нравится первый вариант. А вообще у каждого свое, каждый может представлять, что хочет, что ему удобно. И да, можете не говорить, я садистка, знаю.
И вот я наблюдала и представляла, и наслаждалась представляющимся зрелищем, которое делало мою жизнь легче, прекрасней и спокойней. И тихо ненавидела, ненавидела неизвестно что за то, что не могу воплотить свои фантазии в реальность. Я отвратительный ангел-хранитель, правда?
Ненавидеть мне пришлось до вечера.
Только когда начало темнеть, а на город опустились сумерки, они соизволили распрощаться, изрядно потрепав мои нервы еще раз. Вадим проводил Рыжую до самого подъезда и, поцеловав ее, развернулся и отправился в сторону дома.
Если честно, захотелось ожить, сесть и разрыдаться. Но ожить я не могла и сесть, как и разрыдаться, соответственно, тоже. Мертвые не плачут. Нет у нас слезных желез, отсутствуют. А повод был: просто его лицо, я его знала. Такое же лицо он делал, когда целовал меня. И мне было больно видеть, как того же выражения лица, на котором можно было увидеть нежность и любовь, удостоилась она. Правда было все-таки одно различие: грусть присутствовала тоже. Еле различимая, почти невидимая, но грусть.