– Они принадлежат ей?
– Что вы! – улыбка не сходила с губ патологоанатома. – Во-первых, такие волосы на женском теле растут только в двух местах – под мышками и на лобке. Под мышками она, как большинство молодых женщин, регулярно брила, а на лобке волосы у нее другого цвета – абсолютно рыжие. – Поймав недоверчивый взгляд Сергеева, патологоанатом предложил:
– Желаете убедиться?
Следователь чуть заметно мотнул головой, мол, это лишнее.
– Кого-то она ногтем большого пальца ковырнула основательно. Тут не только кожа и волоски, но и кусок мяса. Себя так даже по неосторожности не ковырнешь. На мой взгляд, это волоски с другого места – с груди, со спины, с шеи. Только у мужиков на этих местах растут густые волосы. И чутье мне подсказывает, такая растительность на теле может быть только у кавказцев. Не посчитайте меня, ради бога, расистом, я всего лишь озвучил общеизвестный факт.
Патологоанатом славился своей настырностью и дотошностью.
– Значит, это кусок плоти убийцы? Она защищалась?
– Вот и нет, – улыбка медика стала еще шире, ему доставляло удовольствие разочаровывать следователя. – У нее под ногтями этот кусок плоти пролежал, как минимум, три дня. Так что оказался он там раньше, чем девушка попала в больницу.
«Наверное, медик прав, – подумал следователь. – Ему-то не известно о том, где подобрали девушку, значит, ее точно собирались насиловать, а она защищалась и впилась насильнику в шею, в грудь, в спину.»
Теперь вырисовывалась более или менее стройная картина преступления.
– Спасибо, – следователь пожал руку медику и напомнил ему:
– Не забудьте описать этот факт в своем отчете.
– Надеюсь, что я помог вам, – патологоанатом откусил солидный кусок бутерброда и, усердно жуя, принялся писать дальше.
«Ее заметили на шоссе, – рассуждал Сергеев, шагая по утреннему городу, – значит, изнасиловать ее пытались тоже где-то рядом. Может, в лесу, может, прямо в автомобиле. Непонятно как, но ей удалось вырваться. Судя по тому, как девушка была одета, судя по симптомам, умопомрачение у нее было временное, сумасшедшей до этого она не являлась. Да-да, скорее всего – проститутка. Остановила машину, договорилась о цене, но просчиталась. Вряд ли она работала с сутенером, тот наверняка бы записал номер машины, устроил бы подстраховку. Ее уже искали бы. Одиночка работала сама на себя. Значит, – Сергеев остановился, – она не могла снимать клиентов прямо на трассе или на заправке, ее бы быстро вычислили бандиты. Тогда, где же?»
И тут Сергееву вспомнилось место на въезде в Москву, где ему часто приходилось видеть голосующих, желающих автостопом добраться до Волоколамска, до Клина.
«Довольно безопасное место для проститутки, которая боится засветиться. Шансы, конечно, невелики, но стоит попробовать. Она занималась этим не раз и не два, значит, ее кто-нибудь мог запомнить. Это, конечно, в том случае, если она жила в Москве…»
И тут же, чтобы не тянуть, чтобы не полагаться на бюрократическую машину, Сергеев решил позвонить полковнику Терехову, чтобы тот помог ему организовать опрос на выездах из Москвы.
Дорогин ехал в Москву не просто повидать Варвару Белкину. Для нее у него имелась приятная новость: Абеба объявился. Сам позвонил Сергею, тот сразу же узнал голос своего тюремного приятеля.
Акцент у Абебы никуда не подевался.
– Мне “афганец” на Киевском сказал, что ты меня ищешь?
Дорогин решил не сразу выкладывать, зачем ему понадобился эфиоп, похожий на Пушкина, того и гляди, спугнешь. Бомжи боятся милиции и журналистов. А если же поговорить, заинтересовать деньгами или выпивкой, то непременно согласится.
– Ты где прячешься?
– Есть еще в Москве места, где можно отсидеться, – уклончиво ответил Абеба. – Если бы не ты меня искал, хрен бы я позвонил. Меня теперь, если поймают, порешить могут, – не без гордости добавил эфиоп.
– Где встретимся?
– Приезжай на Киевский. “Афганец” нас свел, возле него и увидимся. Днем, когда народу там побольше.
Выбор места удивил Дорогина. Появляться в подземном переходе, куда могут наведаться галичане, было далеко не лучшим вариантом.
– Не боишься? Абеба засмеялся.
– Все, конец связи. Увидимся.
Тамара пока не была посвящена в детали. Она просто радовалась тому, что едет вместе с Сергеем в Москву, что увидит Варвару, приобщится к столичной жизни.
Белкину отыскали в редакции газеты “Свободные новости плюс”, но не сразу, пришлось подождать возле двери главного редактора. Голоса начальника вообще не было слышно, он лишь оборонялся от лучшей своей журналистки.
– Если вы мне не дадите редакционную машину на три дня, то считайте, материала в пятничный номер не получите.
– Варвара, – обреченным шепотом возражал главный редактор, – машина у нас одна на всю редакцию. Я уж не говорю, что мне надо по судам да по редакциям ездить. Три дня – это слишком большой срок. У тебя же, Белкина, своя есть. Ты потом мне счет на бензин принеси, я оплачу. Честное слово!
– У моей машины колесо отвалилось.
Главный редактор смерил Белкину взглядом и понял, эту женщину ничто не угробит – ни оторвавшееся на полном ходу колесо, ни лобовое столкновение с карьерным самосвалом.
– Я подумаю.
Единственным-желанием главного редактора было выдворить ее из кабинета, а потом спрятаться, исчезнуть на те злосчастные три дня, когда требовалась машина. Белкина сумеет выкрутиться, в этом редактор не сомневался.
"Но пусть выкручивается не за мой счет!” – твердо решил он.
– Если вы задумали убежать, – напрямик заявила Белкина, – то вы не мужчина.
– Варвара, ты мила, красива, талантлива и настойчива, – убеждал скорее себя, чем журналистку, главный редактор.
Варвара хоть и слышала то, в чем была абсолютно убеждена, главному не верила. Она знала, начальники просто так подчиненных не хвалят.
– Но и мне, – закончил мысль главный, – предоставь право считать себя мужчиной. Никуда я не убегу.
– Слово коммуниста? – ухмыльнулась Белкина.
– Не напоминай о тяжелом прошлом. Хочешь, перекрещусь?
– Разве евреи крестятся? – удивилась Белкина. За главным редактором водилось множество грехов: и коммунистом раньше был, и выпить любил, и с молоденькими девушками жена его постоянно ловила, но евреем он никогда не был.
– Белкина, я не знаю, хорошо это или плохо, но и мама моя, и папа – из российской глубинки, где ни единого живого еврея в глаза не видели.
– Жалко мне вас, – ухмыльнулась Белкина. – Есть две вещи, от обвинения в которых никогда не оправдывайтесь: первая – если скажут, что вы еврей, и вторая – если про вас пустят слух, будто вы гомосексуалист. Чем больше оправдываться станете, тем меньше вам будут верить.
– Кто говорит, что я гомосексуалист? – к щекам главного редактора, любителя молоденьких девушек, прилил румянец.
– Так и это за вами водится? – Белкина покачала головой.
– Я не… – начал главный редактор, уже забыв о том, почему в его кабинете сидит Белкина, о том, что она просительница и подчиненная, и тут же осекся, вспомнив совет журналистки: если про тебя пустили слух, что ты гомосексуалист, никогда не оправдывайся, только хуже будет.
– Мой урок, смотрю, вы усвоили. А за хорошие советы надо платить – машина на три дня в мое полное распоряжение.
– Черт с тобой, – выдавил из себя главный редактор “Свободных новостей плюс”.
– Вы чем-то расстроены?
– С тобой, Белкина, поговоришь и через полчаса понимаешь, ты даже негра можешь убедить в том, что он еврей и гомосексуалист.
– Профессия такая, – будто извиняясь, Белкина сделала безобразный реверанс, потому как другим реверанс в джинсах получиться не может. – И смотрите, не подведите меня.
– Белкина, ты невозможна!
– Сама знаю, тем и пользуюсь.
Одержав над главным редактором моральную победу, Варвара выплыла в коридор, даже не удосужившись закрыть за собой дверь. Если бы ее начальник был просто мужчиной, а не главным редактором газеты, Белкина ни за что не вела бы себя с ним так. Но ей доставляло удовольствие показывать, кто главный в доме, на ком держится газета. Саму ее заманить в начальническое кресло было невозможно, не та порода. Варвара любила поспать с утра, работала только тогда, когда ей этого хотелось, и панически боялась отвечать за других людей. Она и за себя не всегда могла ответить.