Бразда нахмурился, лицо его сделалось значительным.
— Принесите этот дар небес, Элишка.
Элишка выбежала, а мне ужасно захотелось крикнуть: «Подумаешь, костыли», — но я не сделал этого.
Не стоит портить им удовольствия. Элишка, выбегая из комнаты, оставила двери открытыми, и вот уже в дверях показались новенькие костыли.
— Костыли! — закричал я. — Костыли! Костыли!
Это было уже вполне искренно. Бразда ругался, счастливо улыбаясь.
— Послушайте, вы всегда даете такие представления, когда вручаете больным костыли? — спросил я.
— Чтобы я тебя больше не видел в палате, — сказал мне в ответ Бразда. — Пообедаешь, отдохнешь — и вон отсюда! Понятно? Элишка поможет тебе сделать первые, самые трудные шаги в жизнь, но только — предупреждаю тебя!..
Мы хорошо поняли его, оба мы с Элишкой поняли. У нее загорелись уши, она снова выбежала. А я пытался представить, что он не договорил. Примерно следующее:
— Если ты посмеешь сделать несчастной эту девушку, помни, я тебе все кости переломаю, да так, что уж никто тебя не починит. Элишка лучшая моя сестра, а кроме этого… ты ноги ей целовать должен!..
— А какого черта ты, доктор, лезешь не в свое дело?
— Ну ладно, ладно, — заворчал он. — Это я так… Ну марш! В сад!
Очень трудно было спускаться с лестницы. Я никогда не подозревал, что и на костылях нужно учиться ходить. Я ослабел от долгого лежания и двигался с большим трудом. Мне все казалось, что костыли скользят, я боялся упасть.
Элишка помогала мне ставить костыли на середину ступени и не отводила от меня испытующего взгляда. Ну как, удержишься?
Ходить по земле оказалось значительно легче.
— Сначала пойдем к тому дереву, Элишка.
Мы пошли к дереву. Это было особенное дерево, не похожее ни на одно другое.
У меня немного закружилась голова — так давно я не был на вольном воздухе, но я не поддался слабости. Мы шли вдоль чугунной ограды. С улицы на меня кидали сочувственные взгляды. Бедняга, думали они, плохую шутку сыграла с тобой жизнь. Но я вовсе не бедняга! У меня костыли! У меня замечательный друг — врач! И еще у меня есть Элишка! Она внимательна, помогает мне идти, после каждых десяти шагов спрашивает:
— Не устал, Володя? Не хочешь посидеть?
Ну вот еще! Надо обойти круг, потом еще круг.
— Доктор спрашивал тебя о чем-нибудь?
— Нет. Я сказал ему, что это наше дело. Но раз уж мы заговорили об этом — скажи, как ты представляешь дальнейшее? Чего бы ты хотела?
— Боже мой, я хочу только того же, что и ты. И не думай ни о чем таком. Времени достаточно. Главное, чтобы ты был здоров!
«Да, хорошая же ловушка этот госпиталь», — подумал я, но уже без всякой злости, даже без насмешки.
— Как ты считаешь, следует нам пойти в ратушу?
— Ну, какая там ратуша! Захочешь — пойдем, а нет — и так хорошо.
— А ты? Чего ты хочешь?
— Я так люблю тебя, Володя… так люблю, что и думать не хочу о том, что потом будет. Мне с тобой хорошо, и если я боюсь чего-нибудь, так это дня, когда мы не должны будем больше заботиться о тебе, когда ты уйдешь от нас. Ты не из тех, кому нужна помощь таких женщин, как я.
— Глупости!
— Мне все равно. Я никогда не думала, что такое возможно, что человек может так забыть о себе, как я.
Она поцеловала меня в первый раз, когда мы сели на скамью. Люди смотрели на нас осуждающе. Хорош госпиталь! Содом и Гоморра!
— Что нам до них, — смеялась она. — Если они никогда не любили, их только жаль.
Странно… Те, что ходят по улице, здоровы… А я, калека с четырьмя деревянными ногами, я жалею их, если они никогда не любили.
— Я люблю тебя, Элишка! Как замечательно, что ты со мной.
— Ну, если так — все в порядке…
Вечером она не пришла проститься, как обычно; я забеспокоился. Что случилось? Весь день в саду мы были точно счастливые дети. Может быть, Бразда?.. Или еще что-нибудь? Пусть только кто-нибудь попробует обидеть ее! Пусть только кто-нибудь тронет хоть волосок на ее голове, только один ее золотистый волосок…
Я к ней привык. Она вошла в мою жизнь, стала необходимой для меня, необходимой — и я не раздумывал особенно, почему…
Если бы кто-нибудь сказал мне несколько недель назад, что я могу влюбиться, как бы я посмеялся! Ногам стало лучше, но не только ногам. В моей жизни появилось что-то новое, у меня прекратились страшные ночные кошмары, меня не атаковали больше полчища навозных жуков, но я еще не решался сказать вслух с полным сознанием: хочу жить.
Я действительно хочу жить. И не один. Я тоскую по Элишке, я желаю ее, мне пусто, когда ее нет рядом, меня беспокоит, что она не пришла проститься.