— Нет, вином от него не пахло, — заметил Кун Лао, — но не в этом суть. Я не мог сам придумать это стихотворение. Оно было там написано.
Чен ненадолго задумалась, потом направилась к двери.
— Проводи меня до площади. Я сама хочу взглянуть на эту ткань.
— Тебе вовсе незачем туда ходить, — сказал юноша. — Ты ее уже видела.
Женщина застыла на месте и удивленно взглянула на племянника. Тот снова показал ей свою косу.
— Эта ленточка? — спросила она и коснулась рукой скатанной полоски материи, державшей волосы. Потом развязала ее, разгладила и внимательно оглядела кусочек ткани с обеих сторон. — Ли и доктор Чоу правы, — медленно произнесла тетушка. — Здесь ничего не написано.
— Да нет же, — продолжал свое Кун Лао, приглаживая рукой густые распущенные волосы, ниспадавшие на плечи, — и мне надо выяснить, что это значит… и почему только я вижу эту надпись.
Мягким жестом он взял кусочек ткани из рук тетушки, снова скатал его и завязал им волосы. Чен печально взглянула на племянника.
— Если ты уйдешь, — произнесла она, — я никогда тебя больше не увижу.
— Да не переживай ты за меня, матушка, еще увидимся, и не раз, — сказал он, назвав Чен самым уважительным именем, какое пришло ему на ум, чтобы выразить свое глубочайшее к ней почтение. — Я вернусь до исхода месяца.
— Тебя очень будет недоставать твоему брату.
— Мой братишка, — улыбнулся Кун Лао, — даже не заметит, что меня нет. Он будет слишком занят строительством бамбуковых мостов через ручьи и овраги.
— Her. Когда он вернется с Желтой реки и узнает, что ты ушел, очень опечалится.
— Но скоро утешится, когда придет время прокладывать канал в Ганьчжоу.
Гладя натруженными пальцами щеки и подбородок племянника, Чен плакала.
— Мальчик мой, зачем тебе знаться с богами? Или тебе мало твоей человеческой сущности? Пойди в поле на закате, ляг на спину и смотри, как садится солнце. Ухаживай за Ли, читай, смотри, как пробиваются новые побеги… Ты ведь любишь рисовать…
Кун Лао подошел к тетушке совсем близко.
— Мне хочется знать, как движется солнце и почему, а не любоваться закатом. А что касается всего остального, так любовь проходит и растения увядают. Краска картин тускнеет, а сами они стареют. Единственное, чем стоит владеть, это знания, и именно к этому надо стремиться.
Юноша повернулся, подошел к двери, снял с деревянной вешалки синюю накидку и надел ее поверх той, которая уже была на нем. Она оказалась короче первой и доставала ему лишь до колен. Ее украшали вышитые зеленым и синим шелком драконы и вьющиеся буроватые виноградные лозы, а сзади свисал красный капюшон.
Избегая смотреть тетушке в глаза, Кун Лао поцеловал ее в лоб и распрощался. Потом повернулся и резко распахнул бамбуковую дверь. Она послушно прокрутилась на старых кожаных петлях, и молодой человек вышел на яркий солнечный свет.
— Ты не прав, — крикнула ему вдогонку Чен, утирая катившиеся по щекам слезы. — Твой отец мертв вот уже два года, а я люблю его так же сильно, как живого. Любовь не умирает… искусство возвышает… и растения каждый год бросают в землю семена, чтобы возродиться вновь. Ты увидишь, сынок, что я права.
Кун Лао оглянулся и послал ей прощальную улыбку.
— Это ведь тоже знание, тетушка Чен. Так или иначе, обратно я вернусь, зная больше, чем теперь.
— Если вернешься, — печально промолвила Чен.
Женщина вошла в дом и затворила за собой дверь. Она не могла смотреть в спину уходящему Кун Лао — ее душили слезы. Юноша остановился в разбитом у домика саду перед персиковым деревом, сорвал несколько плодов и положил их в глубокие карманы накидки, потом пошел в сторону моря, жалея о том, что так сильно расстроил тетушку. Единственным утешением ему служила мысль, что отец его — будь он жив — мог бы гордиться решением сына.
Кун Лао не заметил, что из-за храма Ордена Света за ним пристально следила пара глаз, таких ясных, лучистых карих глаз, что они казались золотистыми…
Глава 2
Сами себя эти люди называли чжунхуа — срединный народ; другим же страна их была известна как Китай. Это название пошло от императоров династии Цинь, которым в 221 году до нашей эры удалось объединить под своей властью всех жителей империи. Эту цель преследовали правители всех предыдущих династий — и династии Чжоу, правившей около 1000 года до нашей эры, и династии Шан-Инь, властвовавшей еще раньше.
Вскоре после объединения Китая при династии Цинь власть в стране перешла к династии Хань, к правителям которой Кун Лао особого уважения не испытывал. Действительно, они решили оградить свое государство от остального мира и тем самым свели на нет многочисленные успехи, достигнутые при правлении династии Цинь.
«Китай настолько велик, — говорили правители Хань и их приближенные, — так богат и людей в нем так много, что ему никто больше не нужен».
«Глупцы», — сказал про себя Кун Лао. Теперь, когда он шел на восток, в глубь материка по равнине, пересеченной полосой желтого песка, отмечавшей русло давно пересохшей реки, то воочию убеждался, насколько разнообразна и необъятна его страна. Ему доводилось читать о покрытых снегом и льдом землях и странных обитателях гор Тибета, своими глазами он видел зловонно-удушливые болота на побережье Китайского моря. Когда Кун Лао был еще совсем мальчиком, его родителям пришлось переехать в Чжужун. Они тогда попутешествовали по Сычуани, где течет Янцзы, мимо отрогов высоких гор. Там он издали видел и священную гору Ифукубе. Юноша вспомнил странных и восхитительных обитателей тех мест — длиннохвостых фазанов, антилоп, похожих на коз, плосконосых обезьян, гигантских черно-белых медведей, поедавших ростки бамбука в Облачном Лесу.
Кун Лао еще тогда задался вопросом, почему все эти прекрасные звери жили только там, почему их могли иметь подле себя только боги. Когда он поделился этой мыслью с отцом, тот ему ответил:
— Да потому, сынок, что они — боги. Они ведь и создали этих животных себе на забаву.
Но такой ответ уже тогда его не удовлетворял.
Почему боги настолько эгоистичны? Почему бы им не воодушевить и не обогатить знанием свои творения, которых они уже наделили душой и разумом?
Кун Лао научился делать краски, смешивая масла и минералы, и стал рисовать зверей и богов… Однажды он даже осмелился изобразить лик самого Тьена, но потом тут же уничтожил картину. Если бы ее увидел кто-то из посторонних, их семью изгнали бы из деревни. Им и так повезло, что они приехали туда вскоре после того, как бездетным скончался старый водонос; Кун Лао занял его место, потому что не хотел, чтобы отец тратил на него и без того скудные средства.
Уже тогда он знал, что отец часто размышлял о богах. Бывало, ночами он выходил из хижины и, попыхивая трубкой, глядел на звезды. А как-то раз Кун Лао даже видел, как отец простер руки к луне, и услышал его слова:
— Почему мы не можем достичь тебя… обнять тебя? Почему даже птицы до тебя не долетают? Почему ты одна-одинешенька и нет в небесах других лун? Или ты просто звезда и решила приблизиться к нам, чтобы светить во тьме ночи?
Изредка старший Лао встречался с одним бродягой, облаченным в ветхие, черные монашеские одежды, из сукна с кожаными заплатами. Кун Лао никогда не видел его лица и не слышал голоса, но частенько наблюдал из оконца хижины, как двое мужчин покуривали в ночи. Если на деревьях висели сочные плоды или созревали на грядках овощи, — старший Лао всегда угощал ими незнакомца. Кун Лао не знал, о чем толковали мужчины, и никогда об этом у отца не спрашивал: если бы тот захотел, он сам бы рассказал ему об этом.
Юноша никогда не говорил тетушке о своих подозрениях в отношении того, откуда у его отца взялась навязчивая идея овладеть тайной пороха. Как-то раз Кун Лао, еще совсем маленький, заметил рисунок отца, который тот спрятал в складках накидки. На нем были изображены камни, лодки и домашняя утварь, летевшие к небесам на огненном шаре.