Так, когда я переступаю порог, Толстый занимается тем, что подбивает подметку одного из своих мокасин, а Пино укладывает на соль корнишоны таким образом, чтобы они “пустили сок” перед тем, как их отправить в уксус.
Он любит корнишоны, считает, что они придают жизни пикантность. Я разделяю эту точку зрения. Роль тыквенных растений в современном обществе до сих пор не получила достаточного освещения.
— Ты чем-то расстроен? — замечает преподобный Пинюш и рассеянно кладет мятый бычок на рассыпанную соль.
— Есть причины, мы крупно поговорили со Стариком. Берю перестает терзать дырявую подошву. Он обливается потом. Чтобы предупредить обезвоживание организма, достает из стола кило красненького и принимается исполнять номер “Спускайтесь, вас ждут”.
Я сажусь верхом на последний целый стул, стоящий в середине комнаты, специально для задержанных. В самом деле, обратите внимание, на этом стуле надо быть очень сдержанным, так как у него не хватает спинки и можно кувыркнуться на пол, хотя это личное дело каждого.
— Все это надо обсудить, — говорю я… — Если вы, мсье, соблаговолите прервать на минуту ваши занятия…
Берю соглашается. Он бросает свой башмак на землю и кладет на письменный стол разутую ногу, от которой поднимается пар, как от свежевспаханной земли. Пино тоже проникся серьезностью и торжественностью момента. Он пытается закурить корнишон, но когда это ему не удается, обнаруживает свою ошибку и в темпе заменяет огурчик табачным изделием.
— Тебя слушают! — уведомляет он.
— Вы видели утренние газеты?
Они признают это.
— Читали о взрывах бомб?
— Иес, — говорит Берю, который восхищается Уинстоном Черчиллем.
— А то, — бросает Пино, будто экономит каждую букву.
— Мсье с горы считает, что удар нанесен бандой Греты. А так как до сих пор ничего не известно о них, он валит ответственность на нас.
Соображаете?
Берю надвинул обросшую мхом шляпу на свой бычий лоб.
Он как будто загипнотизирован ногтем цвета южной ночи, который торчит из носка.
— Может, он и прав, — мрачно формулирует он, вытаскивает из кармана омерзительный платок, которым трубочист не решился бы заткнуть щель дымохода, аккуратно разворачивает его и извлекает маленькую сардельку, которую и принимается жевать, держа большим и указательным пальцами, как это принято при дворе английской королевы.
— Почему ты говоришь, что он прав? — спрашиваю я.
— Минуточку! — поправляет это жеманное существо. — Он напрасно валит ответственность на нас, но он прав, что связывает эти взрывы с теми, которые не заржавели за Гретой.
— Это интересно, объясни!
— Эта Грета занималась штатниками в Европе. Она собиралась поддерживать режим камеры внутреннего сгорания, так? Ну и вот, это продолжает…
— Ты забываешь, ее шлепнули на наших глазах…
— Ну и что?
Этот довод, как бы примитивен он ни был, меня озадачивает.
— Как ну и что, — ворчу я, — когда с кем-то разделываются таким образом, это значит, по крайней мере, что на него имеют зуб.
— Ну и что? — настаивает Берю, выплевывая на три метра веревочку от сардельки.
— Я предполагаю, что Грету убили, чтобы прикрыть всю эту лавочку.
Если бы Старому не звонили каждое утро из посольства, чтобы узнать, как идет расследование, я бы подумал, что эти люди из ФБР пустили Грету под откос!
— Постой, — бросает Толстый, — постой, я должен покумекать. — Все, я готов. Слушай сюда, маленькая головенка: штатники, может, и телефонят боссу для того, чтобы замести собственное дерьмо. Делая вид, что тормошат из-за расследования, они сбивают нас с толку!
— Ты думаешь, они бы взяли на себя такой труд?
— Нет, конечно, — соглашается Берю. Он выдергивает вставную челюсть, чистит ее и, снова расставив стулья в своей столовой, продолжает:
— Почему ты вообразил себе, будто эту секс-бомбу разрядили, чтобы она больше нигде не взрывала? А может, как раз наоборот, ее лишили праздника жизни, потому что ОНА решила выйти из игры? Тогда это меняет всю историю, помнишь, как в той египетской басне, когда Клио патриоту показывает свой беспечный нос.
Я ликую.
— Берюрье, милый мой, если бы хоть раз ты в этом году умылся, я бы тебя расцеловал за эти слова!
Действительно, это меняет всю историю. В зависимости от мотива убийства, дело можно рассматривать с двух противоположных точек зрения.
Пино покашливает Он завидует поздравлениям, которые заслужил его напарник. Он тоже любит лавры победителя.
— Нечему особенно радоваться, — брюзжит он. — Нет, это потрясающе, предприняв такие поиски, мы не нашли ни типа с поезда, ни “Мерседеса"
Он противно, по козлиному, смеется.
— Я, послушайте меня, я когда-то знавал одну Мерседес. Она танцевала в “Сфинксе” Это была не женщина — ураган: когда я в первый раз поднялся к ней, она мне устроила такой скандал…
— Короче, — испускает звук Берю, который хочет вернуть себе инициативу, — если мы желаем подвести итог, то надо сказать следующее, или это службы штатников шлепнули Грету, и тогда, естественно, расследование будет безрезультатным, или удар нанесен бандой Греты — и все мы шляпы, как это утверждает Старик!