— Антуан!
Я выключаю мощную струю душа:
— Да, мам!
— К тебе пришли!
— Да кто же это?
— Какая-то женщина!
— В такой час?
Фелиси понижает голос.
— Ты меня слышишь?
— Ну!
— Это негритянка…
Не хватает еще пойти ко дну в гигиеническом резервуаре, который квартиросъемщики иногда используют для хранения картошки.
— Негритянка?
— Почти. Точнее, кофе с молоком. Малышка Сахарная Тростинка!
— Пусть войдет! — ору я.
— Сюда? — лепечет маман.
— Да.
— Но… Антуан!
— Не волнуйся, эта девочка робеет, когда видит мужчин одетыми!
Фелиси идет за очаровательной брюнеткой, а я тем временем ополаскиваю глаза и уши холодной водой. Дверь открывается, и сквозь банный пар я различаю мою вчерашнюю подружку, задрапированную в красное платье, как пожарный драндулет (этот цвет ей к лицу).
— Привет! — бросаю я, а-ля паша, указывая ей на металлический табурет. — Каким ветром, крошка?
— Значит, вы комиссар? — говорит она вместо приветствия.
— Где это ты узнала, в Тобоггане?
— Да.
Фелиси незаметно удаляется, бросив все же недоверчивый взгляд на Белоснежку. Моя славная матушка опасается, не играет ли эта посланница заморских земель роль Шарлотты Корде.
— Я пришла пораньше, — лепечет малышка.
Она больше не напирает, а, как мсье, который не платил в течение года взносов, потеряла уверенность в себе, которая ее страховала.
— И хорошо сделала. Ты вспомнила что-нибудь о парне Греты?
— Да.
Она открывает сумочку и достает оттуда фотографию.
— Посмотрите.
Я вытираю два пальца о купальный халат, который висит рядом, и жадно хватаю картинку. Фото изображает Белоснежку с товаркой перед Тобогганом. Их обеих снял (осмелюсь так сказать) уличный фотограф. Они скорчили подобающие гримасы, чтобы по возможности больше походить на звезд Голливуда.
Признаюсь, я не вижу связи — даже сексуальной — между этим скромным прямоугольным параллелепипедом и делом, которое поглощает мое внимание — Что это за тетка рядом с тобой? — спрашиваю я наобум.
— Это Ольга из Пуатье!
— Ну и что дальше?
— Дело не в ней, мсье комиссар!
Так как кроме двух измерительниц панелей других живых существ не видно, я все меньше представляю, к чему она клонит.
Рожай скорей, крошка, побереги мои мозги.
— За нами, — говорит она, — что вы там видите?
— Улицу…
— А у тротуара?
— Тачку?
Мисс кофи энд милк скрещивает свои смуглые ноги с золотистым отливом так высоко, что, благодаря позиции, мне открывается панорама до самых пределов.
— Да, — шепчет она, — тачка. Это машина того парня, который приезжал к Грете, и можно различить номерок, особенно если воспользуетесь лупой!
Милая крошка! Я встаю и протягиваю ей руки, с которых стекает вода.
— Ты чудо туземного искусства! — уверяю я. — Какая гениальная идея пришла тебе в голову!
Жеманясь, она объясняет:
— Когда мы расстались, я пошла в Тобогган выпить рюмочку и узнала, кто вы. — Она опускает глаза, отягощенные голубыми тенями и целомудрием. — Я сказала себе, что если бы я смогла вам помочь, то, может быть, и вы протянули бы мне руку!
Вот в чем дело!
— Что случилось, лучезарная Аврора?
— Это с одним из моим друзей. У него неприятности с полицией.
— У твоего Жюля?
— Ну да.
— Что за неприятности?
— Один приятель сунул ему наркотики, а он и не знал, что…
— Ну конечно, он чист.., как снег! Ну ладно, как его зовут, попытаюсь добиться для него режима благоприятствования. Это все, что я тебе должен?
— Еще одно, мсье комиссар.
— Что еще?
— Я бы хотела, чтобы никто не знал, что я приходила. А то подмокнет моя репутация…
— Хоть я и принял тебя в ванной, об этом можешь не беспокоиться.
Успокоившись, она бросает на меня осторожный жаркий взгляд, сначала снизу вверх, потом слева направо и возвращает его, пока не находит точку пересечения моих меридиан.
— Вы красивый мужчина! — оценивает хозяйка подстилок.
— Да, — говорю я, — как раз на прошлой неделе в газете “Франс Суар" был репортаж на эту тему. Министр искусств даже предложил мне место жеребца-производителя в особняке Бретей. Я отказался, потому что пришлось бы вести оседланный образ жизни.
Натюрлих, сборщица зрелых бананов не сечет в такого рода остротах.
Так вот, вода остыла, и, кроме того, я тороплюсь использовать ее грандиозную наколку, ласково намекаю ей, что она может проститься со мной.
— Ты дашь координаты своего сутенера женщине внизу, чтобы мы в свою очередь помогли ему.
— Спасибо, мсье комиссар!
— Не называй меня все время мсье комиссар, особенно когда я нагишом, это оскорбляет достоинство моей профессии.
— И все же я не могу вам сказать мадемуазель, — делает ударение она, разглядывая резиденцию моего самолюбия.